просто не хотел ее потерять.
Вот такой элементарный ответ на вопрос “Почему?”
* * *
Поездка на турбазу (с хождением на лыжах и проживанием в отдельном уютном “бунгало”) была испорчена сразу же, в первый день, с первого похода по лыжне (точнее, первым же спуском с довольно крутого склона).
Я только успел крикнуть Насте “Осторожно!”, как она грохнулась. Классически упала. На бок. И потянула лодыжку. Так сильно растянула, что на обратной дороге я вынужден был тащить на себе и наши с ней лыжи, и ее, повисшую на моем плече.
Когда мы, наконец, доковыляли до своего бунгало, Настя немедленно растянулась на кровати, не раздеваясь. Шипя и шепотом ругаясь (исключительно цензурно, нецензурных слов я от Настеньки не слышал никогда), стала растирать распухающую лодыжку.
Я нашел в сумке спортивную мазь (захватил с собой, как знал – что-то случится) и эластичный бинт.
Занялся ее ногой.
Ощутил ее пальцы на своем затылке. Ее ласкающие прикосновения. Поднял голову. Она смотрела с улыбкой. Своей особенной улыбкой, которую использовала в особые моменты.
Разведение огня в камине и глинтвейн отложили на “потом”. “На потом”, а после уж “на фиг”.
И все было бы хорошо, все было бы просто замечательно…
…пока в какой-то момент мне не пришло в голову, что ведь ее ухоженные, идеально гладкие ножки, и педикюр, и все прочее, чего затрагивали процедуры в салоне, где она регулярно проводила куда больше времени, чем, мне казалось, ей было необходимо, всё это, по большому счету, делалось не для меня.
Всё это делалось для знатока французских импрессионистов. Кого несведущие дурочки вроде Светки принимали за ее отца (ввиду его “почтенного” – “за сорок” – возраста).
…Настя всегда очень тонко чувствовала мой настрой.
И тут что-то почувствовала. Немного от меня отодвинулась. Уже не улыбаясь.
– Что опять не так, Денис?
Голос у нее похолодел. Да и Денисом она меня называла далеко не всегда. Обычно я был для нее Дэном, Дэнни, а интимные моменты – “тигренком”.
– Все нормально, – буркнул я.
– Знаешь, все еще можно и переиграть, – сказала она спокойно, – Ты можешь забрать из загса наше заявление и заново подать… к примеру, с Вероникой.
– При чем здесь она? – я ощутил досаду. Похоже, Настя попросту “переводила стрелки”.
– Ну, она-то тебе вряд ли когда-нибудь даст повод для ревности, – Настя слегка усмехнулась. Как-то зло усмехнулась. И холодно.
– Не говори ерунды.
– Если ты продолжаешь меня в чем-то подозревать, то лучше не продолжать.
– Ты действительно… его бросила? – знала бы она, каких усилий мне стоило это озвучить…
– Иди ты… – она резко встала, но тут же охнула и схватилась рукой за угол столика, – Черт! Нашел время выяснять отношения, когда я охромела! – в ее глазах было нечто среднее между злостью и смехом, и я оттаял. Я ощутил как никогда остро,
