солнце среди облаков.
Пашка явно был «не в своей тарелке». От густого табачного дыма, висевшего в комнате, где жила Валя, першило в горле. Он, робея, сидел рядом с ней, не зная куда девать глаза. Пашка чуть не умер, когда рука Валентины легла ему на плечо. Его сердце всколыхнулось, ударилось о грудную клетку и замерло. Он стал проваливаться в гулкую бездну остановившегося времени. Уши его стали пунцовыми.
– Выпей шампанского! За моё здоровье! – вечно смеющиеся, а теперь игриво блестящие от выпитого вина глаза Вали заглянули Пашке в лицо. Его обдало облаком тонких духов именинницы. – Мне сегодня – семнадцать! Я уже старая!.. – Рука Валентины ласковой змеёй проскользила с Пашкиного плеча на его ладонь. С внешней стороны её кисть была длинной и красивой, с лакированными, коротко подстриженными ногтями.
С внутренней – мозолистой и шершавой. Пашка, умирая от собственной смелости и дерзости, повернул ладонь воздушной гимнастки, словно собирался ей погадать. Перед ним была рука скорее землекопа, нежели изящной избалованной цирковой красотки.
– Это от грифа трапеции и постоянной магнезии. – Валя продолжала улыбаться, ласковым голосом настойчиво предлагая парню фужер с вином. – Пе-ей!..
Пашка отказывался, говоря, что он не пьёт… И это было правдой. Алкоголя в любом виде он сторонился и боялся как огня. История была давняя. Ещё в детстве он едва не погиб из-за оплошности уже тогда крепко пьющей тётки – родной сестры мамы. Как-то под утро Пашка захотел воды. На столе, рядом с ободранным диваном тётки, вместо графина всегда стояла литровая бутылка воды. Среди ночи и по утрам тётка, обычно прямо из горлышка, топила в воде «сушняк». Пользовались водой и остальные. Все к этому привыкли.
Спросонья Пашка сделал пару глотков из бутылки и вдруг задохнулся – ему обожгло горло. В похожей бутылке ждал своего часа крепчайший самогон-первач. Фонтаном разлетелись брызги с криком выплюнутого спиртного. Резко запахло сивухой. Мальчишка схватил рядом стоящий наполненный стакан, чтобы запить бушующий пожар во рту, и через пару глотков понял, что там тоже спиртное. Он не мог вздохнуть, только кричал от страха и боли, умываясь слезами. Его тошнило до истерики, до лихорадки…
Пашка на всю жизнь зарёкся пить что-либо, кроме воды и лимонада. В памяти всплыло перепуганное, заплаканное лицо мамы, вместе с Пашкой пережившей тогда тот ужас, и бледная, враз протрезвевшая, растрёпанная тётка…
– Я не…
– Ну, что же ты, пей, Па-а-шка! – пропела Валентина, поднося бокал с искрящимся, как бенгальский огонь, вином к губам парня, искусительницей заглядывая в его часто моргающие глаза. – Это же всего лишь шампанское…
Дружная компания тут же стала шумно «наваливаться»:
– Давай, гусар! Ты же цирковой! За здоровье!
Вечно юморной Женька, партнёр Валентины, даже пошёл дальше, вдруг начав скандировать: «Горь-ко! Горь-ко!», но тут же получил подзатыльник, мол, не ломай кайф и не нарушай «пьесу»…
Пашка
