путает немецкий язык с каким-то ещё. Вспоминать для него правильное произношение и переводы Кирьян Егорыч уже заи… устал. И что хочет сказать Бим – тоже не просто вычислить. Для этого нужно прожить с Бимом месяца два минимум, научиться понимать полунамёки, жесты и угадывать глубокие трёхходовые ассоциации.
– Год? Год? Ярэ альт, – перевёл Кирьян Егорыч. – Айн ярэ альт. – Голос у него тороплив и мерзок. Кстати, как и его шванкские тексты.
– Два года я, короче… Как «два»?
– Два года? Цвай ярэ альт. Просто.
– Труба… трубэйн, – я с тобой уже по-нерусски разговариваю, – засмеялся Бим, – ну Арнольд! Второй! Труба как?
Бим, похоже, вспоминает сорт трубы – «альт». Но, никто друг дружку не разумеет.
– Чо труба, не знаю трубу? По-немецки не знаю. Что два яра альт? Может два года ты на трубе не играл… или двести?
– Того никто не ведает. Может вообще не играл. А тому Гансу же интересно. Руссия всё-таки. Я с флажком ихним. С бородой. Член-блин клуба ихнего. Без ключа токо. Ан, цвай… Я с тобой опять по-нерусски калякаю, – потешается Бим сам над собой, обнажая два с половиной жёлтых, притупленных необыкновенно разнообразной российской жизнью, клыка.
– А ты, это… челюсти что ли в общаге оставил? – спрашивал тогда К.Е.
– Нет, в наххаузе. В сибирской. Я рассказывал… Ну, это, он говорит: а как чего? А я говорю: – дай трубу, я тебе это, изображу. Он …Трубу подали, ну я ему я… И играю всё это. На Арнольде.
Кирьян Егорыч представил, как Бим дудит в трубу. Так ему дудение показалось забавным, что голова без спросу воткнулась в свободное место между кружек.
– Ну, блин, рассмешил. Я чуть не лопнул, – сказал он. И вытер с лица следы чистосердечно нахлынувшего, исступлённого веселья. Нашла бы Малышева такому явлению логическое объяснение?
– А и не смешно, – продолжал Бим. – Так оно и было. Вот он говорит: а ты вот эту сыграй песенку. А я ему: ну ты даешь! Я без нотов не могу, а по нотам я сыграю. Бемоли и мне, диезы, ну и это …давай, мол. А он говорит: а ты ето …без нот на слух никак? А я ему: – не-е-е, ты напиши, а я все сделаю. Он: – Ага, и бумагу просит… Я – не-е-ет! …Ваня их всё понял, ну Ганс: ну слуха нет, блин… и грамоты. Найн! Нихт! Вот, блин, ну мы вот домой приедем, долго переучиваться будем на русский язык…
Через минуту-другую: «Знают Руссию нашу! Воевали скоко?»
– Четыре года, – уверенно отвечал Кирьян Егорович.
Что-что, а тема войны Кирьян Егорычу знакома.
В отрочестве сей любознательный книголюб и воевода пластилиновых человечков (компьютерными игрушками в те годы даже не пахло) Кирюша запоем и тайком от родителя, под подушкой с фонариком читал огромную книгу «Weltkrieg». Издательства Stuttgart, одна тыща девятьсот пятьдесят седьмого года издания, в русском переводе, с редкими – зато меткими – картинками. Писали там немецкие генералы и офицеры, обеляя свои поступки (боролись с мировым коммунизмом), красуясь перед самими собой и переваливая всю вину на фюрера. Будто насильно
