тренировать себя до умопомрачения, в совершенстве создавать геометрические фигуры, машины, здания, но придумать, создать с начала до конца хоть несколько секунд человеческой жизни – это мог только настоящий талант.
А вот они, оказывается, это умели.
Джабжа – это еще ничего. Но Илль, девчонка?..
– Джабжа, – сказал я. – Покажи мне Илль.
Он быстро взглянул на меня. Плоское, флегматичное лицо его ничего не выражало. Потом одна бровь приподнялась.
– Ишь ты! Так сразу и покажи. Да если я это сделаю, ты из Хижины не улетишь.
– А ты думаешь, мне так хочется улететь? – спросил я. – Только это было бы слишком просто, если бы из-за Илль.
Джабжа молчал. Догадывался ли он, что привязывало меня к Егерхауэну, или даже знал точно – не имело значения. Он был молодчина, что молчал. А я вот сидел верхом на каком-то табурете и все покачивался в такт музыке – светлая и удивительно ритмичная, она никак не хотела исчезать – и говорил, говорил…
– Джабжа, – говорил я, – мир вашей Хижины чертовски древен, это другая эпоха, Джабжа. Это ушедшая эпоха пространства, где все – вверх, вперед, в стороны. Ты знаешь, как развивалось человечество? Сначала оно познавало пространство – как врага, настороженно, с оглядкой. Времени тогда люди просто не замечали – оно было выше их понимания. По мере того как человек начал отходить от своего жилища, он стал завоевывать пространство. Тогда и возникло первое, такое смутное-смутное представление о времени. Не о том времени, что от еды до охоты. О Времени. Ты меня понимаешь. Но это представление открыло такую бездну, что лучше было обо всем этом и не думать. И человечество занялось пространством, благо оно покорялось довольно элементарно. И вот старик Эрбер решил закончить эпоху покорения расстояний – любой уголок вселенной должен был стать доступным для человека. Но вместо того, чтобы закончить одну эпоху, он сразу открыл новую эру.
Джабжа все молчал, наклонившись над пультом и выцарапывая на его панели какого-то жука.
– Ваша Хижина осталась в милом добром пространственном веке, – продолжал я. – В нем остались и все вы, и даже те двое, которых ты только что создал передо мной. Они были легки и наполнены светом, потому что не чувствовали каждым квадратным сантиметром своей кожи того чудовищного давления времени, которое легло на плечи всех остальных жителей Земли…
– А ты ее видел, всю Землю? – быстро спросил Джабжа.
– Видел. Я видел людей, стремительных до потери человеческого тепла.
– И по одной этой быстроте ты уже заключил, что все на Земле – психи, вроде твоих коллег, я имею в виду Элефантуса и этого… Пата.
От неожиданности я даже перестал качаться. Вот тебе и на! В свете теории о подвигах поколений именно Элефантус и Патери Пат (в меньшей степени, разумеется) казались мне героями своего времени. Они отдавали себе полный отчет в кратковременности своего пути и поэтому старались как
