передохнуть и отдышаться. Наконец он приоткрыл дверь и пригласил меня войти.
В городе, когда-то пышущем жизнью, столице, забитой жителями и приезжими, не осталось даже четверти населения. Узкие улицы, ранее шумные и оживленные, теперь стояли пустыми и безмолвными, лишь ветер шелестел в выбитых оконных рамах, играя оборванными краями кружевных занавесок. Полуразрушенные здания, немые свидетели и призраки прошлого, возвышались над асфальтом, покрытым почерневшими обломками и терпкой пылью сгоревшего в яростном огне прошлого. Магазины, которые некогда манили покупателей яркими витринами, теперь стояли заброшенными, с облупившейся краской на вывесках и ржавыми решетками на дверях.
В этой столице, когда-то могучего государства, бродили редкие странники. В основном это были пожилые женщины, чьи хрупкие фигуры иногда мерцали в полумраке пустынных улиц. Они передвигались медленно, с осторожностью, словно боясь нарушить хрупкое спокойствие города. Мужчин можно было пересчитать по пальцам; многие из них были либо на фронте, либо погибли в ходе боевых действий. Молодёжи не было и подавно – они либо эвакуировались, либо ушли на войну, оставив за собой лишь воспоминания и леденящую душу тоскливую тишину.
Рынки, где когда-то кипела жизнь, теперь были покрыты сорняками, а пустые прилавки напоминали о голодных днях. Площадь, с высокой стелой в центре, некогда была центром общественной жизни. Теперь она выглядела как поле битвы: разрушенные памятники, поросшие мхом, и пустые фонтаны, в которых давно не было воды.
Так что для меня было неудивительно увидеть немолодого провизора, терпеливо приглашающего меня войти. Его усталые глаза, обрамленные въевшимися в пожелтевшее лицо глубокими морщинами, оценивающе смотрели на меня. И в этот миг они не говорили, а кричали о пережитых лишениях и утратах. В его движениях чувствовалась и обессиливающая усталость, и тихая решимость, и желание хоть как-то помочь тем немногим, кто еще остался в этом умирающем городе.
– Что вам молодой человек?! – тихо и учтиво спросил он. В его интонации и произношении чувствовались так давно забытые такт и учтивость.
– Я, наверно, представлюсь. Меня зову Вячеслав Буре. Адвокат!
– О… Очень приятно. А меня Самуил Маркович! Провизор и владелец этого небольшого заведения и ваш покорный слуга, – он по-отечески мягко улыбнулся.
– А ну-ка подождите молодой человек. Нет, не может быть! Вы, таки живы. Ой вей! Кому скажу, не поверят!
Я оторопел от неожиданности и теперь остановившись внимательно его рассматривал.
– А мы знакомы?!
– Нет вы посмотрите на этого молодого гоя, с которым я знаком с пеленок, – теперь провизор уже обнимал меня, отталкивал, смотрел из далека и снова обнимал.
– Вы сын нашего городского адвокаты Валерия Буре? А я тот человек, который чуть не устроил вам обрезание. Благодарите вашу матушку, спасла.
– И он
