я теория оказалась не способна ни должным образом концептуализировать причины этого кризиса, ни предложить действенное решение. Я успел написать о кризисе, разразившемся в Греции весной 2010 г. и потребовавшем финансовой помощи в размере 110 миллиардов евро; эта сумма была собрана совместными усилиями Брюсселя и Международного валютного фонда. Однако в то время я не хотел рассуждать о грядущей фрагментации еврозоны и о кризисе самого евро.
Сейчас, когда я пишу предисловие к русскоязычному изданию, для таких рассуждений настало самое время. В ответ на растущий скептицизм по отношению к евро в Великобритании британский премьер-министр Дэвид Кэмерон предложил провести референдум о том, не нужно ли Великобритании просто выйти из Европейского союза. Найджел Лоусон, служивший финансовым секретарем казначейства при Маргарет Тэтчер (с 1983 по 1989 г.), высказался еще резче: он потребовал, чтобы Великобритания вышла из ЕС просто потому, что попытки отвоевать у Брюсселя отданную ему власть обречены на провал. Хотя в 1975 г. Лоусон выступил за присоединение к ЕС, сегодня он считает его «бюрократическим монстром», которого полностью преобразил долговой кризис.
В Германии все чаще можно услышать, что отказ от немецкой марки был ошибкой, и пришло время сделать выводы. Бывший министр финансов Германии Оскар Лафонтен в 1999 г. активно выступал за объединение Европы и общую валюту, а нынче публично отказался от своего прежнего мнения и открыто призвал Германию отказаться от евро. Сегодняшняя траектория развития ведет ни много ни мало к катастрофе.
Хотя пока непонятно, чем ситуация закончится, сейчас происходит поразительная политическая трансформация. Введение евро было, возможно, одним из самых амбициозных проектов в глобальной финансовой истории. Потенциальные преимущества в то время считались громадными, а национальные протестные движения жестко подавлялись. Если спустя менее двадцати лет неспокойного существования этот проект закончится провалом, это приведет не только к колоссальному политическому позору. Это также приведет к громадным затратам для всех европейских стран, которым придется заново воссоздавать свои национальные валюты.
В отличие от понятия «провал» в самом широком смысле, понятие «системный провал», о котором столько написано в этой книге, связано с проблемами системной реакции на события. Прежде всего оно касается способности общественных наук, особенно экономической теории, концептуализировать причины кризисов и находить действенные способы решения проблем. Начиная с момента наступления ипотечного кризиса, экономическая политика и рекомендованные экономистами меры выхода из ситуации выглядят крайне неутешительно. Началось все с отрицания проблемы и надежд на то, что рынки самостоятельно справятся с ситуацией, а продолжилось ad hoc вмешательством в экономику и временными мерами, о последствиях которых мало кто задумывается.
Анализируя произошедшее, мы можем проследить за вирусным распространением греческого кризиса в другие страны Европейского союза. Страны, пострадавшие сильнее всего, стали называться явно уничижительным термином «государства PIIGS» (то есть Португалия, Италия, Ирландия, Греция и Испания). В то время как оказать финансовую помощь Греции было еще подъемно, после принятия решения о ее выкупе многие ясно осознали, что полноценный кризис в крупной стране, такой как Испания или особенно Италия, окажется просто губительным и предположительно способен даже привести к развалу еврозоны.
Однако важно то, что вне этого осознания мало кто задумался о том, что привело к кризису и как можно преодолеть системный провал. Стандартная экономическая наука продолжает настаивать на универсальности своих принципов и на практической неактуальности культурной и институциональной специфики. Хотя все больше людей постепенно понимают, что пострадавшие от кризиса страны, возможно, слишком сильно различались между собой, чтобы успешно интегрироваться в зону единой валюты, однако мало кто понимает, каким образом различия между странами можно концептуализировать, и как это должно повлиять на экономическую политику.
Вплоть до того, как кризис разразился на Кипре, общепринятый подход заключался в том, что страна, нуждавшаяся в финансовой помощи, сначала должна была представить план принятия мер строгой экономии, который бы возлагал бремя корректировки на все население. Очевидная альтернатива – позволить кредиторам взять на себя часть издержек, связанных с выдачей рискованных кредитов, – отметалась как угроза стабильности финансовой системы. Угроза недобросовестности при таком положении дел должна быть очевидной.
По сути, происходило то, что нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц назвал приватизацией прибыли и социализацией убытков. Вначале рынки демонстрируют полную готовность наживаться на дивидендах от выдачи рискованных кредитов с высокой процентной ставкой. Затем, когда рискованность этих кредитов оборачивается реальностью, они бросаются к налогоплательщикам, требуя финансовой помощи. Учитывая, что принятие чрезмерно рискованных решений вообще-то было одной из существенных причин глобального финансового кризиса, кажется не слишком мудрым поощрять такое поведение.
