когда он достал вчерашнюю распашонку, какой-то рядовой проходил мимо, запнулся и пролил чай на ткань, которая до этого могла хранить нежный запах незнакомки. Третий от злости приказал недотепе выдраить пол казармы до блеска и вычистить сортир.
Той ночью ему снилось что-то тревожное, но поутру он не мог вспомнить и кадра, хотя чувство осталось, как и томление по ушедшему: тот сон был последним в его жизни.
Тревога усилилась, когда поступило донесение, что ту самую деревушку разграбили. Во главе отряда Третий выдвинулся к тлеющим домам и ещё на подходе запах сгоревшей плоти навеял дурные воспоминания столь далекие, гораздо дальше, чем война, что казалось невозможным: конфликт сопровождал его всю сознательную жизнь. Солдаты искали выживших, но находили лишь обугленные тела тех, кто не успел выбраться из хижин и трупы с завязанными за спиной руками на улицах. Третий, обходя пожарище стороной, набрел на центр поселения, где была вырыта братская могила.
Офицер оскалился, гневно пнул кладку колодца, вырытого рядом, и ужаснулся. На веревке вместо холодного железа висела девушка с бледным венком, продетым через поседевшие местами золотые волосы, а губы, что ещё вчера так сладко пели, были изрезаны в омерзительной пародии на маску трагедии. Третий закричал так, словно она могла бы услышать эхо, пытавшееся коснуться ее кожи, но отраженные отзвуки лишь утопали в кровавой бездне под ней. Беспомощное тело всё также качалось, не замечая его. Юноша пообещал, что покарает тех, кто это сделал…
Обещания он выполнял всегда. В лесу пылал лагерь партизан Орзока. Чудовищная ухмылка растянулась на худощавом лице одного из лидеров освобождения, как они себя называли. Ублюдок, раненный в ногу, извивался словно змея под ногами Третьего и начал было рассказывать про то, как блондинка была нежна в постели, но в гневе офицер перестал слышать его, наоборот он старался заставить замолчать подонка. Навсегда. Кулаки без остановки крошили череп. Удар за ударом, и ухмылка сползла с его лица. Удар за ударом, и от лица не осталось ничего. Удар за ударом, и всхлипы прекратились. Удар за ударом, и Третьего отдернул подчиненный, который чуть не получил в живот. Оказалось, что майор пропал на десять минут. Стерев алую пленку с глаз, юноша ощутил безмерную усталость, опустошенность и боль вывихнутой кисти, но даже она не могла сравниться с остротой влаги на глазах – каплями пота…
После самовольной вылазки майора подвергли дисциплинарным взысканиям, но в лагере хранились важные документы, переписки, которые привели к краху других ячеек, за что Третьего не отправили под трибунал за смерти подчиненных, но сослали в гарнизон посольства в Озораке, дабы генерал Рюс снова выбил юношескую дурь, как позже ему по секрету сообщил посол…
Глава 5.
В соседних с Пятой камерах были и другие заключенные, но они отказывались говорить с ней потому, что за каждое слово платились пальцем. Одиночество цеплялось в ее вены, а клетки находились, похоже, ближе к оживленному
