1975 году, когда Питерсон приехала в Москву, ей было тридцать лет. Она только-только начинала выкарабкиваться из своей трагедии, справляться с горем и неуверенностью в том, как жить дальше. За несколько лет до этого она поехала с мужем, Джоном Питерсоном, в Лаос, где тот руководил военными операциями ЦРУ во время вьетнамской войны. 19 октября 1972 года вертолет Джона сбили, он погиб. Потеря раздавила Марти, на какое-то время она лишилась способности что-либо делать, только испытывала боль при виде антивоенных протестов в США. В конце концов она решила пойти по стопам Джона и в 1973 году устроилась в ЦРУ. Она родилась в семье бизнесмена из Коннектикута, получила гуманитарное образование, выросла в годы холодной войны и хорошо помнила учебные воздушные тревоги в школе. Но ею руководила не столько идеология, сколько ее собственная деятельная натура. Когда приятель предложил ей попробовать себя в тайных операциях, она ухватилась за этот шанс. Питерсон была привлекательной и одинокой женщиной, и расчет Фултона оказался верным: по ее прибытии в Москву КГБ не заподозрил, что она работает в разведке{45}.
Московская резидентура представляла собой тесную комнатушку на седьмом этаже посольства. Только там Питерсон могла быть собой. За стенами этой комнаты она должна была соответствовать своей легенде. Правила были жесткие: она не могла даже выпить кофе в кафетерии с другими сотрудниками ЦРУ, не говоря уже о неформальном общении с ними, потому что вокруг повсюду были советские граждане, которые могли донести в КГБ. Но оказавшись в резидентуре, она могла расслабиться, снять напряжение и разговаривать свободно. Еще в Соединенных Штатах Питерсон прошла обучение в ЦРУ, например, она тренировалась оставлять сообщение для агента, выбрасывая погремушку из движущегося автомобиля на парковке универмага Hecht’s на севере Виргинии. Ее броски попадали в цель, но реальные задания оказались куда труднее и требовали большего напряжения. Первые несколько недель в Москве она изучала улицы, колеся по городу (часто вместе с подругой) за рулем своих квадратных “жигулей”.
Маленький радиоприемник, разработанный в ЦРУ, позволял оперативникам на улице слушать разговоры группы наблюдения. Питерсон не слышала ничего. Коллеги в резидентуре завидовали ее возможности передвигаться без хвоста. Питерсон понимала: некоторые подозревают, что она просто не видит слежки. Она была твердо намерена доказать свою состоятельность, хотя сама то и дело испытывала сомнения. Может, она и правда не видит, как сотрудник КГБ наблюдает за ней из окна квартиры или милиционер следит за ней из своего “стакана” на перекрестке? Иногда казалось легче сдаться и сказать: да, она под наблюдением, – чем пытаться доказать, что слежки нет. Но она ее не видела и так и говорила. Питерсон часто брала с собой зеркальную камеру Nikon с широкоугольным объективом, принадлежавшую ее мужу Джону, и снимала на нее места возможных тайников или секретных встреч. Никто из прохожих ни разу не поинтересовался, чем она занимается
PETERSON M.
