делать снимки со вспышкой. Потом они стали обыскивать ее и нашли радиоприемник, но не знали, как отклеить липучку. Затем они принесли кусок черного асфальта, найденный в башенке. Питерсон громко объявила, что она американская гражданка, что они должны позвонить в посольство и не могут ее задерживать. “Отпустите меня!” – закричала она. “Пожалуйста, говорите тише”, – сказал один из оперативников. Питерсон продолжала повторять телефонный номер посольства. Наконец они сняли с бюстгальтера приемник и нашли антенну. Однако так и не нашли наушник.
Питерсон отвезли в здание КГБ на Лубянке и допросили. У нее все сжалось внутри, когда они достали кусок асфальта, выкрутили четыре винта с обратной резьбой, сняли крышку с тайника и опустошили его у нее на глазах. Сотрудник доставал предмет за предметом, а следователь наблюдал. Там было послание для Огородника, напечатанное крохотными буквами на 35-миллиметровой пленке, контактные линзы и жидкость для них, несколько рулонов туго скрученных рублей и изумрудные украшения. Когда достали большую черную перьевую ручку, главный следователь резко приказал положить ее и не трогать. По его тону было ясно, что он знает о капсуле с цианидом, которую ЦРУ выдало Огороднику. На самом деле в этой ручке была камера, а не цианид, но по поведению следователя Питерсон почти сразу поняла, что Огородника поймали.
Тем же вечером ее отпустили – это была обычная процедура при арестах шпионов. За ней приехал офицер из консульства, разглядывавший ее с изумлением: он думал, что она просто клерк, а не оперативник, работающий на улицах. Офицер довез ее до посольства, и Питерсон сразу пошла в резидентуру. Она знала, что вскоре ее объявят персоной нон грата в СССР. Было уже за полночь, но еще несколько часов, сидя в резидентуре, она пересказывала коллегам события дня и иногда выругивалась. Один из них делал заметки, чтобы составить шифрограмму для штаб-квартиры. Телеграмму отправили в 3.30 утра по московскому времени.
Подавленная, вымотанная, не понимающая, как все-таки раскрыли Огородника, Питерсон успела только чуть-чуть поспать перед тем, как улететь из Москвы на следующий день, в субботу 16 июля.
Для штаб-квартиры это был сокрушительный удар. Огородник был ценнейшим агентом, впервые продемонстрировавшим, что энглтоновские годы наконец остались позади. Теперь агент был потерян, и никто не знал почему. Оперативный сотрудник Джеймс Олсон вспоминал, что происходило в штаб-квартире вскоре после того, как “советский” отдел получил новости. “Весь отдел, занимавшийся СССР, все они, от самого мелкого клерка до сварливого старого начальника, плакали, – рассказывал Олсон. – Потому что мы потеряли “Треугольника”. Мы поняли, что его больше нет”{54}.
Потом Питерсон узнала, что Огородника арестовали у него на квартире. Его раздели до нижнего белья. Зная, что КГБ не терпится узнать обо всех подробностях его работы на ЦРУ, он предложил написать признание. Ему подали его ручку, и Огородник
Интервью автора с Джеймсом Олсоном, 2 ноября 2012 года.
