который еще неделю назад в цеху, как следует приложив его кулаком в ухо, произнес привычную фразу: «Я маму твою ебал, москвич!»
Далее же продолжил:
– Если, блядь, не сыграешь мне татарскую народную песню «Эх сез матур кызлар», я лично тебе очко порву. Понял, череп ебаный?
– Так напой хоть… – со слабой надеждой проблеял Вован-ботан, но, еще раз получив в ухо, заткнулся.
С этой просьбой он дважды обращался к татарам, служившим в его подразделении, но каждый раз нарывался на ответ: «Я маму твою ебал, москвич хуев!».
И продолжался праздник, и лились песни, и наливался алкоголем Батыр Нургулиев, уже трижды ходивший рыгать в поддон для мытья ног, но каждый раз твердо возвращавшийся на своих слегка кривоватых, сухощавых ходилках, торчавших из синих вылинявших трусов.
– А теперь «Эх сез матур кызлар!» – заорал он, дико засвистев, перекрывая пьяное: «А утки уже летят высоко…», которое звучало в пятый раз за вечер. – Давай, ботан! Ты чё, не понял? Ты чё, чмо, русского языка нэ понимаэш? Давай «Эх сез матур кызлар» играй!
И тут же запел по-татарски:
Дус ишлэрем уйный колэ.
Мин генэ кэльмим.
Уеннын да ямен тамым
Ни булды, белмим.
Эх сез матур кызлар
Ник шаяртасыз?
Володя изо всех сил старался подобрать аккорды и нащупать ритм. Но пальцы, огрубевшие от тяжелой работы, таскания гусеничных траков, мытья гор посуды в нарядах по кухне, плохо слушались. Да к тому же играл он стоя, перекинув гитару через плечо на тоненькой веревочке. Сесть не мог ввиду онемевшей от избиения задницы, одно прикосновение к которой вызывало судорогу во всем теле.
Хохот в казарме стоял несусветный.
Колченогий татарин, упившись водки с пивом, крутился вокруг себя, и орал какую-то дикую варварскую чушь. К нему присоединились братья по национальности. И вот уже целый хоровод жилистых косоглазых парней в грязных майках и синих линялых трусах топчется посреди казармы, заламывая руки над головой, и, полузакрыв глаза от удовольствия, орет:
Юрягимнен януларын
анламыйсыз.
Эх сез матур кызлар
Ник шаяртасыз?
Вдруг Батыр Нургулиев, как пума, бросился на Вована, сорвал с шеи гитару и обрушил деку прямо на голову молодого солдата:
– Ты чего играешь, сука! Я тебе пальцы нахуй поломаю за то, что такую песню испохабил!
Когда же Володька упал, он сразу от слов перешел к делу. Ухватив пацана за ноги, Батыр вместе с соплеменниками потащил москвича ко входу в казарму, где располагались двери. По старой татаро-монгольской традиции пацаны засунули пальцы горе-музыканта в дверную щель и принялись доказывать «ебаному москвичу» его неправоту в вопросах народной музыкальной культуры, приговаривая: «Я твою маму ебал! Я твою маму ебал!».
Остальным было похуй. Праздник продолжался до глубокой
