неспешно достал свою коробочку с табаком и тщательно набил обе ноздри. Чихнув, он вернулся к собеседнику, нетерпеливо ерзающему на стуле:
– Сдается мне, Яромир, ты знаешь кое-что о девочке, Анежке Черновой, что пропала два дня тому.
Яромир прищурился, играя желваками на торчащих скулах.
– А если таки нет? – проговорил он, явно набивая себе цену.
Шафранека это лицедейство оставило равнодушным.
– Батальон велик, Яромир, и на тебе не заканчивается, – без всяких эмоций в голосе произнес он. Босяк поморщился.
– Пан кукловод делает мне больно своим безразличием к молодой судьбе моей.
– До твоей судьбы мне дела нет, – согласился Шафранек. – А до пропавшей Анежки – есть, и большое.
Кажется, прелюдия закончилась. Яромир подался вперед – так, чтобы максимально приблизить голову к голове Шафранека.
– Всего пару часов тому видел карету на Старосинагогальной улице. Кучер шибко спешил. Так спешил, что смекнул я в переулке спрятаться, чтобы на дороге он не хлестнул меня кнутом или не переехал колесами. Спрятавшись, увидел я, когда карета мимо пронеслась, что из окна выпало что-то белое. Ну, как уехали, я обратно на дорогу вернулся. Поднял. Платок оказался. С кружевом и вышитым вензелем «АЧ». Не о том ли хотел знать пан кукловод?
– Где платок? – спросил молчавший до того Атанасиус.
Яромир бросил на него недоверчивый взгляд, вопросительно глянув на Шафранека. Тот кивнул.
– Я не взял. Он был нечистый. В крови.
Шафранек достал и положил на стол еще монету, накрыв ее ладонью. Глаза босяка жадно разгорелись.
– Куда направлялась карета? – спросил Нафталий.
Яромир пожал плечами.
– Вниз от Староновой синагоги. Почем мне знать? Свернула куда-то, не доехав дома старого Шема Прокопа.
Взгляд его, блуждающий и горящий, то и дело скользил по недвижной ладони Шафранека. Тот, удовлетворившись ответом, ладонь убрал. Монета пролежала свободно менее секунды – быстрым движением Яромир подхватил ее, упрятав в кулаке. Нафталий кивком отпустил босяка, и тот тут же растворился в клубах дыма, точно привидение, смешавшись с танцующей толпой. Визгливые стоны рассохшейся скрипки и сиплое подвывание маленькой гармоники приводили толпу в некое хаотичное движение, которое из-за дыма и слабого освещения казалось совсем уж несуразным. Ангелика сидела неподвижно, бледная. В голове ее колоколом били слова Яромира: «Он был нечистый. В крови».
В крови. Кровь ее дочери была на платке, оброненном на мостовую. Не маленькое пятнышко – это не остановило бы босяка. Воображение рисовало ткань, целиком пропитанную рубиново-красным, липкую и скользкую в пальцах…
– Нам пора, – сказал Шафранек негромко. – До Старосинагогальной отсюда идти недолго, а нам стоит поторопиться.
Атанасиус молча поднялся со своего
