Широкие пенные языки с жадным шипением вылизывали отмель, подбирались к остову старого, изглоданного временем карбаса. В поселке уже никто не помнил, как и когда очутилась здесь эта дырявая посудина – брошенная за ветхостью или вынесенная невесть откуда шалой волной.
Печальный символ утлой рыбацкой судьбы.
Набухшие клочкастые облака нависли над землей так низко, что трудно было представить: где-то там, за ними, могут быть покой и солнце.
Зента сидела на сером холодном песке, бессильно привалившись к борту. Закутанная в черное, с выбившимися из-под платка прядями седых волос, она казалась старухой.
Увертываясь от ветра, к карбасу подошла Айна.
– На-ка, поешь, – протянула Зенте завернутую в полотенце миску.
Зента не шевельнулась.
– Господи! – с отчаянием выдохнула Айна. – Проглоти хоть кусок!
Но Зента не слышала. Айна заплакала, опустилась на песок рядом с подругой.
– Околеешь ты здесь… Кому от этого польза?
Так и не дождавшись ответа, отряхнула подол, сказала хмуро:
– Ладно. Мне доить пора. Миску, когда пойдешь, не забудь.
Она уже отошла на порядочное расстояние, когда Зента вдруг позвала каким-то странным, сдавленным голосом:
– Айна, смотри!.. – и медленно поднялась.
Женщина обернулась, вглядываясь в кипящий волнами простор.
– Господи!.. – и бросилась вверх по дюнам, к поселку. – Люди! На помощь! Люди!
В поселке ударил колокол. Из домов стали выбегать рыбаки, на ходу запахивая брезентовые куртки, нахлобучивая зюйдвестки. За ними тянулись на берег женщины, ребятишки. Столпившись на отмели возле карбаса, все они недоверчиво вглядывались в ревущее море. Кажется, там, за кромкой прибоя, и в самом деле что-то плясало на волнах. Но что? Обломок? Мачта? Человек, намертво вцепившийся в нее?
Андрис Калниньш – кряжистый, крепкий, с короткой бородкой на медно-красном лице – задумчиво сунул в рот незажженную трубку. Если б хоть точно знать, что там – человек.
– Ну, что же вы? – гневно метнулась к рыбакам Зента. – Трусы! Ждете, пока его разобьет у берега? Это он, он! Я вижу! – Она подбежала к самому краю отмели, закричала, захлебываясь ветром: – Янка-а!
Черная стена воды выросла перед ней. Зента даже не успела испугаться. Калниньш выхватил ее из прибоя – мокрую, оглушенную.
– Иди к женщинам, Зента. – Он сунул трубку в карман. – Мы сейчас… – Кивнул рыбакам, и четверо самых дюжих мужиков поволокли с дюн лодку.
– Отец, гляди-ка! – Лаймон, плечистый парень с такой же, как у Калниньша, только еще мягкой бородкой, рывком сбросил с себя куртку – глаза его светились надеждой. – Вроде не зря стараемся.
– Цыц ты! – резко обернулся к нему Андрис. – Плюнь три раза.
– Всыпать бы тебе три раза, – добавил юркий, похожий на гнома Фрицис Спуре. – Знал бы тогда, как под руку каркать.
Но теперь и он ясно видел: волны подтаскивали свой загадочный груз все ближе. Конечно – мачта. И человек на ней. Похоже, даже рукой машет, зовет. Может, и кричит, да разве разберешь в таком грохоте?
– Раз, два! Навались! – Рыбаки сунули лодку в приглубину за отбежавшей волной.
Но тут же встречный вал выбросил их на отмель. Чудовищной силы волна, вынырнув из свинцовой глубины, как щепку перевернула посудину, разметала бегущих людей. И выкинула, наконец, свой непонятный груз на берег: в песке, будто чудовище, корячилось огромное, вырванное где-то с корнями дерево. Мокро лоснился толстый, дочерна обглоданный морем ствол. С кривых, завитых в тугие узлы ветвей стекала вода. Издали их можно было принять за что угодно.
Калниньш молча сплюнул, повернулся и тяжело зашагал к дюнам. Рыбаки торопливо оттаскивали лодку – от греха подальше. Зента больше не упиралась. Послушно, безвольно, как больной ребенок, брела рядом с Айной. Торопилась уйти, чтобы не слышать этот злобный, торжествующий рев.
Ночью она лежала без сна, без дум. Так лежат покойники, которым забыли закрыть глаза. Неутихающий грохот шторма глухо доносился сквозь толстые бревна стен. От мерных ударов чуть заметно вздрагивало пламя свечи, оплывавшей в медном шандале.
Со стены, с фотографий, на нее смотрел Янис – молодой, чуть старше, чем теперь Артур. И так они похожи, отец и сын, – одно лицо. Рядом с мужем она – двадцатилетняя, в праздничном платье, со щекастым крепышом на руках.
Над берегом, по дюнам, на печальный звон колокола тянулась молчаливая цепочка людей, одетых в черное. Впереди шел священник. Лошадь с трудом тянула по Песчаной дороге телегу с простым струганым гробом. И такими же простыми, будто вырубленными
