и. – Будешь, как я с папой. – Нашлась она. Лера задумалась. Елизавета Павловна грешным делом подумала, что её слова возымели эффект, но Лера засмеялась, чмокнула мать в щеку и крикнула уже из коридора:
– Мам, не переживай, мы с Киром не будем, как вы с папой. Я на пары, пока.
– Когда тебя ждать? – Спросила Елизавета Павловна, но стук захлопнувшейся двери был ей ответом. Она вздохнула и пошла собирать разбросанную одежду мужа.
***
Лера была профессорской дочкой, даже прозвища не надо. Нет, в школе её не дразнили, наоборот, уважали. Никто не знал, что на самом деле Лерин папа был человеком весьма специфическим, если не сказать чокнутым. В жизни его интересовала только флора и фауна. Жена и дочь к ним не относились. Все самое лучшее доставалось фауне, вернее, её представителям, которые вольготно заняли целую комнату их трехкомнатной квартиры. Илларион Бенедиктович ни разу не принёс домой даже булки хлеба, зато его питомцы: все эти пауки, палочники и другие ползающие и лазящие твари никогда ни в чем не нуждались. Им же доставалось все свободное время профессора, не посвящённое лекциям, семинарам, круглым столами и конференциям.
К себе Илларион Бенедиктович относился с таким же пренебрежением, как и к жене с дочерью. Ему было все равно что есть, что пить и в чем ходить. Ко всем прочим бедам, Илларион Бенедиктович совершенно не умел распоряжаться деньгами, все свою зарплату он честно отдавал жене, забирая необходимую сумму на содержание питомцев. Все заботы по дому и ребёнку легли на хрупкие плечи Елизаветы Павловны. В те редкие моменты, когда Илларион Бенедиктович был дома, то и дело раздавалось:
– Лиза, где мои носки? Лера, ты не видела мои коричневые туфли? Как нет коричневых? А куда они делись? А, чёрные, а не коричневые? Давай чёрные, черт с ними.
После ухода профессора в квартире царил хаос: разбросанные вещи валялись по всему дому, в кружке неизменно оставался недопитый чай, а на обеденном столе – чья-то курсовая со следами правок Иллариона Бенедиктовича, щедро присыпанная хлебными крошками.
– Мама, зачем ты за него вышла? – Спросила Лера, когда немного подросла.
– Лера, как тебе не стыдно? Он же твой отец. – Пристыдила дочь Елизавета Павловна.
– Да его палочники интересуют больше. – Возразила Лера.
Елизавета Павловна и сама часто задавалась этим вопросом, но признаться в этом дочери – значит проявить слабость, а с Илларионом Бенедиктовичем она выучилась быть сильной. По-другому просто нельзя. Иногда на лице Елизаветы Павловны можно было застать мечтательно-отсутствующее выражение. В эти моменты она вспоминала Вадика. Это сейчас он солидный во всех смыслах Вадим Валерьевич, хозяин сети шашлычных, а тогда, во времена молодости Елизаветы Павловны, он был просто Вадиком, пылко влюблённым в свою соседку Лизоньку. Он носил её портфель, писал дрянные стихи и не смел даже надеяться на взаимность.
Может, Лизонька и ответила бы рано или поздно на его чувства и сейчас бы вместо дородной Татьяны Ильиничны, супруги Вадима Валерьевича, по многочисленным подбородкам которой можно было определить точное количество ресторанов в сети, разъезжала бы на огромном джипе, потому что в машину меньшего размера она бы просто не поместилась, и раздавала бы направо и налево указания. Но летом по соседству снял комнату молоденький студент.
Оказывается, в их небольшом провинциальном городке водится какая-то особая колония бабочек, их-то студент и приехал изучать. Молодой человек с удивительно старомодным именем Илларион казался юной Лизоньке таким необычным и ему так подходило его имя, особенно, когда он бегал по полю с сачком, смешно размахивая длинными руками, что она не преминула в него влюбиться. Бабочки улетали от неуклюжего студента, при этом его раскрасневшееся лицо принимало такой обескураженный вид, что Лизонька принималась громко хохотать. Илларион в сердцах бросил сачок и собрался уходить, бросив на хохочущую Лизоньку хмурый взгляд. Ей стало жаль бедного студента. Она вооружилась сачком, лёгонькая, как перышко, незаметно подкралась к бабочке и накрыла её сетчатым куполом. Илларион был сражен.
– Лизонька, спасибо вам. Что бы я без вас делал? – Он поцеловал Лизоньке руку и занялся своей бабочкой.
Лизонька осталась стоять, пытаясь разобраться в новых для неё чувствах. Раньше никто не целовал ей руку, это было мило и романтично. Так делали герои её любимых произведений Чехова, Толстого и Тургенева. Место поцелуя горело, как и Лизонькино глупенькое сердце. Она опустилась в траву и стала наблюдать за Илларионом из-под опущенных ресниц.
– Знаете, Лизонька, как называется эта бабочка? – Спросил студент.
– Понятия не имею. – Отозвалась Лизонька.
– Это агоноптерикс аренелла на латыни. – Восторженно произнёс Илларион.
– Как красиво. – Мечтательно вздохнула Лизонька.
– Да. – Согласился
