ней не зная, кроме того, какой она ему предстала. Несмотря на очевидные опасности, его внезапное, необдуманное и настойчивое влечение было тем самым, чего она желала больше всего в жизни, больше комфорта, успехов, долголетия или побед, – только этого полного безрассудства. Когда она шла домой, весь мир так и сиял. Деревья на тротуарах легко покачивались и, казалось, танцевали под музыку, которую она не могла остановить, от ритма которой невозможно было убежать. В полумраке Центрального вокзала лучи света падали вниз косыми столпами, освещая золотые пылинки, парящие, словно мошки. Ее сердце ухало от каждого изменения цвета и формы, от каждого взгляда на длинные и широкие, как морские горизонты, проспекты, сверкавшие стеклами на солнце, или на узкие, полные зелени улицы, или на поразительно точную хореографию десятков тысяч людей, которые двигались быстрым шагом, пересекаясь и никогда не сталкиваясь.
А для Гарри это было как война, когда каждая отвоеванная секунда жизни уже победа, каждый взгляд незабываем, каждый вдох благословен, свет усилен и обострен, движение успокоено, а покой приведен в движение. Однажды, где-то восточнее Рейна, он лежал в колыбели из мокрой листвы, наблюдая за белыми клубами своего дыхания, меж тем как по каске барабанила холодная вода, а сам он весь пропитался ветром и дождем. Он несколько дней провел в забытьи, он был грязен, тощ и находился под огнем. Но тело было горячим, а дождь не был неприятным, потому что сердце стучало, словно двигатель. Каждая капля так и сверкала. Прошлое было вытеснено, а будущее для него простиралось не более чем на секунду или две вперед. Не было ничего, кроме настоящего, оно расширялось и усиливалось, словно упорно поддерживая равновесие сил, пока холодный дождь не превратился в звездный ливень.
Когда он шел на восток по 57-й улице, освещенные витрины напоминали яркие миниатюры в манускриптах, а воздух, поднырнув под огромные мосты, встретил его со стороны Ист-Ривер, подняв ему настроение, как парус на ветру. Далеко впереди, в конце улицы, был виден кусок бледно-голубого неба.
Он не мог дождаться, когда увидит ее, и хотел, чтобы она это знала, поэтому нажал на кнопку звонка за пять минут до двух, и в промежуток между звонком и ее появлением у дверей сердце у него билось все сильнее и сильнее. Когда она открыла дверь и он, пусть и не впервые, увидел ее при полном освещении, некоторые особенности ее внешности, из-за которых Росс Андерхилл, пилот транспортной авиации, объявил ее «смешной» и которые, возможно, избавляли ее от бездумного восхищения, представили ее такой красивой в его глазах, что он не смог произнести ни слова.
Как и она. Мысли об этом мгновении не давали ей ни спать, ни работать. Каждый раз, когда она воображала их встречу, ей представлялась светлая и непринужденная музыкальность. Но ее чувство переросло простое увлечение. А когда любовь принимает такое направление, она становится почти трагической: так солидные инвестиции означают для настороженного ума неизбежность серьезных потерь.
