своей аксиомы = основания. В силу этого декларация «мысленного рассмотрения жизни» станет соответствующей Живой реальности без превращения ее в «склад» потребляемых «вещей» и предметных средств властвования.
В принципе такова общая ситуация, порожденная античностью и сохраняющаяся поныне: хорошие лозунги прикрывают отнюдь не благие дела. Так, как будто верно следующее мнение о теории: «С позиции веры в упорядоченность всех мировых событий (см. «ПОРЯДОК») считается, что, чем проще теория, тем ближе она к истине». (1, с.452). «Маленькое» уточнение: «чем проще теория», тем легче управлять (манипулировать) людьми и тем легче им быть палачами Жизни.
А «целостность», отчасти сохраненная Аристотелем, – предметна; она подменяет Жизнь умышленно умерщвленным предметом (частной собственностью), вокруг которого и «вращается» вся система антично-современной демократии. Тем самым теория, как и вся наука, своей структурой, прежде всего, разделением изначально Живого знания на два (и даже три и более) комплекса уже рацио-знания, осуществляет тотальный запретна-Жизнь. Это разделение знания предметно-противоестественно, ибо сама Жизнь, в т. ч. и наша Жизнь-с-нею – ЦЕЛОСТНЫ РЕАЛЬНО, а не только формально-«официально». Реальный умысел всей этой предметизации = летализации Живой действительности – управление = манипулирование обществом, а для этого неживой предмет просто удобнее, чем другой человек или живое существо.
Существующее понимание теории, конечно же, не имеет будущего еще и по той причине, что наука им ставится выше искусства и всех остальных форм эко-общения. Но это так лишь в рамках техно-экофобной цивилизации и по ее, экофобным критериям. Экофильные культуры и Живая культурология предлагают качественно иное измерение мира Жизни. Поэтому гораздо перспективнее следующее понимание теории Э. Гуссерлем: теоретическая установка на истину «придает ученому «стойкую решимость посвятить всю свою дальнейшую жизнь, осмыслив ее как универсальную жизнь, делу теории, чтобы отныне строить теоретическое знание на теоретическом знании». Смысл современного теоретизирования, понаманимается нами вместе с Гуссерлем, что дальнейшее развитие теории должно было исходить из предшествующего уровня теоретических разработок и реализовываться в практике. Иначе говоря, вместо общепринятого ныне принципа: «Практика есть критерий истинности теории», мы с Гуссерлем выдвигаем другой принцип: практика есть воплощение теории.
Интерес теоретического мышления не сводится, таким образом, к вопросу: «Что я могу знать?», но включает также вопрос: «что я должен? В той мере, в какой ответом на него не является конкретное действие» (Сл-рь, с. 331). Такая теория есть теория «универсальной жизни», творимо-организуемой теоретиком-интеллигентом; здесь Живые теория-знание пронизывают мир духовно-нравственным смыслом и проекцией его на творимое будущее. Здесь теория становится в полной мере прогнозом и Стратегией созидания будущего.
