я все-таки вернулась. И ты вернешься, – мадам успокаивающе провела рукой по волосам Натальи. – Власть Советов не вечна, ибо власть Зла не бывает вечной. Просто надо набраться терпения и ждать. Однако жизнь между тем должна идти своим чередом и ни в коем случае не стоять на месте. Тогда ты и сама не заметишь, как быстро все изменится к лучшему. Кстати, я думала, что ты встретишь Франца с радостью, а ты к нему даже не подошла. Почему? Он тебя чем-то обидел? – Маренн внимательно всмотрелась в лицо Натальи.
– Нет, ничем не обидел, – отрицательно мотнула та головой. – Просто мне лучше, когда я одна.
– Что за глупые мысли?! – укоризненно воскликнула Маренн. – Нет, так дело не пойдет, девочка моя. Я, конечно, знаю, что человек быстро привыкает к одиночеству, однако не считаю это лучшим способом существования. Так что идем в дом, дорогая, тебя все ждут, – она энергично потянула Натали за собой.
– Я еще немного погуляю и приду, – осторожно высвободилась из ее рук Натали.
– Ну хорошо, только не задерживайся, – сдалась, тяжко вздохнув, Маренн и удалилась.
Поднимаясь по ступеням на террасу, она услышала доносившийся из столовой бодрый голос Шлетта:
– Вот как выстрелит такой снайпер, так сразу смотровую щель и залепит…
Затем раздался смех Йохена и послышался вопрос явно озадаченной Джилл:
– Я не понимаю, над чем вы смеетесь. Чем залепил? О чем вы вообще говорите?
– Не обращай внимания, Джилл, Франц просто фантазирует, – сказала Маренн, входя в столовую. – А тебя, Франц, прошу прекратить смущать мою дочь. – Она обошла вокруг стола и села рядом с Йохеном, который тотчас взял ее за руку.
Шлетт между тем недоуменно пожал плечами, чиркнул зажигалкой, закурил сигарету и с деланым равнодушием осведомился:
– А девушка что, до сих пор не в курсе?
– Девушка в курсе всего, что интересно и полезно ей самой, оберштурмбаннфюрер, – парировала Маренн. – И разным скабрезным шуточкам предпочитает изящную словесность. К тому же ты, Франц, увы, не оригинален. Когда-то, еще в Берлине, мою дочь уже пытался воспитывать в подобном духе Науйокс, но я ему этого не позволила.
– Ах, ну раз речь идет об изящной словесности, тогда извиняюсь, – Шлетт шутливо покаянно склонил перед дамами голову. – Помнится, один из наших фюреров, Гиммлер, тоже был приверженцем изящной словесности. И даже создал ради этого весьма разветвленный аппарат. А уж сколь горазд был наш рейхсфюрер на выдумки! Помнишь, – он повернулся к Йохену, – одно из его изобретений? Да, да, тот самый специальный гель в трубочке, который рейхсфюрер рекомендовал всем наносить на пенис, чтобы не реагировать на славянок. Фрау Ким, – осклабился Франц в широкой улыбке, – уж не в вашей ли клинике в Шарите сей препарат разработали? Не сам ли профессор де Кринис – автор столь мудреного состава?
– Ну что ты, Франц?! – наградила его аналогичной улыбкой Маренн. – Куда уж французским профессорам до немецких изобретений!
– У
