поля. Мальчик начал было шептать молитву, благодаря бога за то, что добрался целым и невредимым, однако, вылезая из кузова, чуть не потерял сознание: дикий смрад ворвался ему в грудь, нос и горло, обжег трахею. То была вонь разлагающейся плоти и, кажется, сажи; вонь настолько мощная, что мальчик начал задыхаться.
Офицер выстроил их группу на большой песчаной площади вдоль стены и приказал не произносить ни звука. Они стояли и смотрели, как заходит солнце; мерзли от ветра. Темнота ночи принесла с собой еще больший холод, но вместе с ним и благодать: резкие порывы ветра уносили отвратительный запах. Наконец немецкий офицер вышел к шеренге и спросил у каждого имя и страну происхождения. Когда он указал пальцем на Тибора, Петер сказал, что мальчику одиннадцать (скинул два года) и что национальность его неизвестна. Тибор молчал. Офицер постучал ладонью ему по голове и двинулся дальше.
Вход и стены лагеря. Мемориальный музей Холокоста (США)
Восьмерых новоприбывших отправили вниз по лестнице в пустую бетонную комнату и приказали раздеться. Вода хлестнула из душевых головок с такой силой, что Тибор чуть не упал с ног. Сначала она была ледяной, потом чуть не кипятком, потом снова стала ледяной. Сразу после «душа» их отправили по узкому коридору к седому мужчине в полосатой пижаме, который побрил им головы и тела. Бритва скользила так быстро, что оставляла за собой следы зарубок и порезов. Парикмахер засмеялся, увидев голого Тибора, и пошутил, что за сегодня мальчик был его самым простым клиентом.
Охранник приказал им бросить одежду в кучу («Для стирки!»), затем выдал рваные, поношенные рубахи и штаны, которые пахли дезинфицирующим средством и висели на них, словно пижамы. После этого их отвели к одноэтажным, похожим на гаражи, зданиям – баракам.
Пожилой мужчина в полосатом пиджаке – староста барака – отправил Тибора к койке, на которой уже сидели трое грязных парней лет двадцати. Когда он увидел, что у них на четверых было одно одеяло, Тибор решил, что обойдется. Семеро его друзей разошлись по другим койкам, в то время как Тибор остался один на один с целым роем непонятных ему языков. Впервые с того самого момента, как он покинул Пасто, ему стало по-настоящему страшно.
Той ночью он не спал. Во-первых, койка была деревянной и неудобной; во-вторых, соседи дергались, толкались, болтали и спорили. Один бедняга скулил как животное, а свирепый ветер грозил выбить немногочисленные окна барака. Внутри было не так холодно, как снаружи, но воздух все равно был морозным и вдобавок вонючим из-за скопления тел. Тибор был уверен, что помещение не топили, однако когда он доковылял до туалета в дальнем углу барака, то заметил что-то вроде плиты. Пописав, он попытался взобраться на нее, чтобы погреться, но тут же откуда-то раздалась команда: «Слезай!»
Барак опустел к рассвету. Тибор остался лежать на койке, но староста приказал ему уходить. Снаружи на площади медленно двигалась река из людей, тысячи усталых пленников тихо волочили ноги и становились в правильные колонны, а эсэсовцы
