не мог в то время никто. Но справедливости ради надо сказать, вели они себя так не из вредности. Просто над ними довлел стереотип: как можно идти за город без спиртного и оружия? Никак нельзя. Не принято.
И все же кто-то из ребят пытался их остановить. Когда салют кончился, лидеры вернулись в свою палатку. Вдруг слышу оттуда яростную, истерическую ругань.
Подхожу:
– В чем дело?
– А кто нашу водяру разлил?
– Понятия не имею.
– Нет, это ты кого-то подослал!
Вижу, лидеры уже наглеют, хамят.
Спрашиваю:
– Неужели все вылито?
В ответ:
– Не все, но половина, две бутылки.
Кажется, сейчас начнется поиск виноватого. А это – скандал, и кому-то из ребят достанется. Надо что-то делать. А у меня обязательная для похода фляжка со спиртом. Снимаю с пояса, протягиваю: вот вам компенсация за понесенный ущерб. Успокоились, предлагают выпить.
– Черт с вами, – говорю, – за «Гринабель» можно сделать глоток.
– Так и мы – за «Гринабель»!
– Тогда тоже – только по глотку!
– По глотку? Ха-ха-ха! Ну, для начала можно и по глотку.
Они долго еще колобродили. Но, слава Богу, ни к кому не приставали.
Остальные пекли в костре картошку, сидели тесно, дул пронизывающий ветер, вместо дождя сыпалась белая крошка. Пели под гитару любимые старые песни и одну новую, уже свою, написанную Мишей Монаковым:
Ночь скрыла лба земного умные морщины,
Ночь вдоль и вширь на тридцать тысяч верст,
И палубу усталой Бригантины
Засыпали сугробы щедрых звезд.
Подать рукой до Африки и Азии,
И все-таки дороге нет конца.
Пассатами мальчишеской фантазии
Уносит нас на алых парусах.
Ночь до краев полна прохладою глубинной,
А небо сыплет звонкий звездопад…
И грустный, и нескладный призрак Грина
Пришел на бак и сел среди ребят.
Но рухнет ночь,
Рассветом яростным пробита,
И солнце закачается в волнах,
Корабль наш будет синь сверлить бушпритом,
А волны – петь о славных временах.
И будут тучи в небе белым штабелем,
И будет на губах морская соль,
И будет ждать парнишку из «Гринабеля»
В далеком далеке его Ассоль.
Чем же закончился ваш первый поход?
Через много лет, став уже взрослыми, ребята говорили, что им в память врезалось, как переправлялись в бурю через Иртыш, как боялись, вдруг перевернется лодка, как принимали при пламени факелов присягу.
А я почему-то помню, как плелись обратно, не выспавшиеся, едва переставляя стертые ноги. (Наша «элита» угомонилась только под утро, почти не спали и остальные.) Я не подгонял: сам был вымотан ночным бдением. Боялся за девчонок, мало ли чего. В общем, мне казалось, что плохого было больше, чем хорошего.
Почему
