сказала синьорина Леонелли. – Я стала куртизанкой только потому, что моя мать умерла, когда я была совсем еще маленькой. И я никого не собираюсь силой заставлять заниматься тем же. Ты очень красива, и тебя ждет успех, если ты этого захочешь, но, судя по выражению твоего лица, подобное занятие тебя не прельщает.
Я покачала головой.
– Так чего же ты хочешь, Паскалина?
Я вспомнила доброго молодого человека, который дал мне монету, и его дом с цветочными горшками на подоконнике и ковром на веревке, и его лавку, которая показалась мне полной сокровищ пещерой Али-Бабы.
– Я хочу иметь дом. И мужа, который любил бы только меня одну.
– Я могу помочь тебе, – сказала синьорина Леонелли. – Но ты должна пообещать, что заплатишь мне за услугу, когда придет время.
Через неделю я вновь стояла на мосту Риальто-Бридж с букетиком маргариток. Я вымыла лицо и голову в колодце в центре campo[63], и теперь волосы мягким рыжим водопадом ниспадали мне на спину. Ко мне подошли несколько мужчин, полагая, что я хочу продать свое тело, но я прогнала их прочь. Я ждала молодого человека, который дал мне монету.
Наконец он появился – высокий, привлекательный, с темными кудрями и благородным носом, одетый в красивый красный дублет. Я робко шагнула ему навстречу, протягивая букетик маргариток.
– Купите мои цветы, благородный господин!
Глаза его весело блеснули.
– Как вас зовут? – поинтересовался он, роясь в карманах в поисках монеты.
– Паскалина.
– Пасхальный ребенок[64], не так ли?
Я кивнула, хотя на глаза мне навернулись слезы, стоило мне только подумать о своих родителях, которые любили меня и дали мне имя, и чьи обглоданные кости теперь гнили в смертной яме.
– Вы – само воплощение весенней красы, – негромко произнес молодой человек, протягивая мне монету.
Когда я передавала ему цветы, наши руки на мгновение соприкоснулись. Я отпрянула, чувствуя, как между нами проскочила искра, как случалось иногда, когда я расчесывала волосы.
Он пристально взглянул на меня.
– Где вы живете?
– Нигде.
– Но вы должны где-то жить.
– Мой дом там, где я могу приклонить голову. В церкви, на крыльце дома или под мостом.
– Разве у вас нет семьи, родных?
– Они все умерли.
– Бедняжка. – Похоже, он искренне сочувствовал моему горю.
– Должно быть, у Господа были на то свои причины. Я не в силах представить, каковы они, но мне остается верить, что они достаточно веские, иначе я возненавижу Его за то, что он забрал моих родителей.
Он кивнул, и на лице его отразилось сострадание.
– Я иногда жалею, что не умерла вместе с ними, – с горечью вырвалось
Площадь в Венеции (
Ребенок, рожденный на Пасху.
