бы, поехал бы за ней в Москву, решал бы как-то вопрос, а не бросался бы с глупыми обвинениями на отца, думал Анатолий и чувствовал, что все больше и больше раздражается на сына.
«Ты ж мужик! Альфа-самец! Неужели за сорок пять лет! И в тебе черти водятся?!» – вспомнил он обидные слова Игоря и рассвирепел так, как будто у него собирались отнять самую главную ценность в его жизни – верность жене. То есть то, чем Анатолий Иванович Гольцов по-настоящему гордился и считал это качество своей визитной карточкой, не подозревая, что Игорь в этом плане – весь в него. Вот только Леночка подвела: надела спортивные штаны и унеслась в Москву вместе со своими марафонцами: там, видишь ли, условия для личностного роста лучше, чем в Алынске.
После трех минут таких размышлений раздражение на сына сменилось жалостью, и Анатолий набрал номер Игоря, но, услышав гудок в трубке, сразу же отключился. Шаг навстречу был явно преждевременным: он не был готов к разговору с ним. «Не хочу», – признался себе Анатолий и вспомнил, что надо перезвонить Мельниковым.
– Я приеду, – без предисловий объявил он Николаю Николаевичу, как только проинспектировал последний на сегодня филиал налоговой, и задал традиционный вопрос: – Что с меня?
– Присутствие, – быстро пресек энтузиазм товарища Мельников и уточнил: – А Анна Викторовна, судя по всему, не поедет?
– Нет, – подтвердил предположение Мельникова Гольцов, пропустив мимо ушей, что муж Жанны называет его Аню по имени-отчеству.
– Очень жаль, хотя, знаете, – произнес Николай Николаевич, – иногда женщинам нужно давать свободу. Хотя бы на день. Это я вам говорю с высоты своего опыта. Брак, знаете ли, такая штука…
– Знаю, – заверил его Гольцов и спешно попрощался, пытаясь скрыть раздражение, вызванное советом Мельникова, семейный опыт которого явно не отвечал выдвинутому положению: от первой жены ушел, а со второй прожил от силы десять лет. И это притом, что семейный стаж четы Гольцовых приближался к двадцатипятилетнему рубежу, а это, как говорила Аня, «не хухры-мухры».
«Может, того? Не ехать?» – снова заметался бедный Анатолий, все равно ощущавший себя изменником семье: прежде он никогда не отправлялся в гости один, только с женой или с сыном. Он физически не мог без них обходиться, иногда доводя этим своих домашних до исступления. «Толя, – периодически порыкивала на него Анна, – ну сядь на другой конец дивана. Ну почему тебе обязательно нужно усесться так, чтобы касаться меня?» «Потому что я тебя люблю», – объяснял свое рвение Гольцов и брал жену за руку. «Это меняет дело», – размякала Аня и впускала мужа в свое пространство.
Нечто подобное происходило у Гольцова и с сыном, возопившим о помощи в подготовительной группе детского сада. «Мама, – орал он. – Скажи папе, чтобы он не хватал меня за руку. Я что? Маленький?» «Если не маленький, скажи ему сам», – Анна, была в своем репертуаре. «Я не могу», – чуть не плакал Игорь и с мольбой смотрел на мать. «Почему?» – недоумевала Аня. «Он обидится». – Сын, нахмурившись, приводил неоспоримый аргумент. «А ты скажи так, чтобы не обиделся», –
