эта обстановка напряженных переговоров, то я бы сказал, что это извращенная реакция усталого человека со слабой нервной системой на прием снотворных средств». Родионов подхватил: «Да, это у него бывает, когда возникают неприятности или не решаются проблемы. Он не может спать, начинает злиться, а потом принимает одну-две таблетки снотворного, успокаивается, засыпает. Просыпается как ни в чем не бывало и даже не вспоминает, что было. Сегодня, видимо, так перенервничал, что принял не одну-две таблетки, а больше. Вот и возникла реакция, которая перепугала все политбюро». Так и оказалось.
В приемную зашел А. Н. Косыгин и попросил, чтобы кто-нибудь из врачей разъяснил ситуацию. Вместе с Ткачевым мы вышли к нему. Искренне расстроенный Косыгин, далекий от медицины, упирал на возможность мозговых нарушений. Он сидел рядом с Брежневым и видел, как тот постепенно начал утрачивать нить разговора. «Язык у него начал заплетаться, – говорил Косыгин, – и вдруг рука, которой он подпирал голову, стала падать. Надо бы его в больницу. Не случилось бы чего-нибудь страшного». Мы постарались успокоить Косыгина, заявив, что ничего страшного нет, речь идет лишь о переутомлении и что скоро Брежнев сможет продолжить переговоры. Проспав три часа, Брежнев вышел как ни в чем не бывало и продолжал участвовать во встрече.
Конечно, мы рисковали, конечно, нам повезло. Динамическое нарушение мозгового кровообращения протекает иногда стерто и не всегда диагностируется. Правда, к везению надо прибавить и знания. Но что, если бы на нашем месте были «перестраховщики», они бы увезли Брежнева в больницу, дня два обследовали, да еще, ничего не найдя, придумали бы диагноз либо нейродистонического криза, либо динамического нарушения мозгового кровообращения. А главное, без необходимости создали бы напряженную обстановку в партии, ЦК, политбюро.
Это был для нас первый сигнал слабости нервной системы Брежнева и извращенной в связи с этим реакции на снотворное.
Шли годы. Возникали то одни, то другие проблемы. И я уже стал забывать о событии августовского воскресенья 1968 года. Конец 60-х – начало 70-х годов были отмечены значительными успехами в жизни страны. Согласен с теми, кто утверждает, что их нельзя отнести непосредственно только к деятельности Брежнева. Во многом они определялись, в частности, знаниями и организаторским талантом А. Н. Косыгина. Его отличала прекрасная память, тщательный анализ ситуации, глубокая продуманность принимаемых решений и твердость в их проведении.
Мне пришлось принимать участие в заседаниях Совета министров в разные времена. С ужасом вспоминаю многочасовые дискуссии на заседаниях Совета министров в последние годы, когда их вел Н. И. Рыжков. Вопросы, которые выносились на обсуждение, хотя и готовились месяцами, оказывались в конце концов плохо подготовленными, непродуманными. Находившийся под влиянием своих помощников, Рыжков высказывал вначале одни мнения, которые через шесть месяцев или год представлялись уже в совершенно другом виде. Честный,
