бормотать слова благодарности, говоря, что не знает, смогут ли они когда-нибудь за это отплатить, – сейчас им живется тяжело. Банни прервал ее заявлением, что все это чепуха, у папочки денег больше, чем он может истратить. Он объяснил, что папочка намерен купить у ее родителей ранчо, выкупить закладную и, если они захотят, оставит их жить на прежнем месте за очень небольшую плату.
Слезы побежали по щекам Руфи, она принуждена была отвернуться, и, не владея собой, – ей нечем было вытереть глаза, нельзя было воспользоваться даже кончиком подола, его едва хватало, чтобы прикрыть голые ноги, – она соскользнула с валуна и спряталась за ним. Банни сидел взволнованный не столько этим проявлением чувства, сколько этической борьбой, происходившей в его собственной душе. Он повторял себе, что действительно только желание помочь Уоткинсам побудило его притащить сюда отца, нефть была лишь предлогом, чтобы склонить его на поездку. Отец все равно – и без нефти – купил бы ранчо, именно для того, чтобы оказать помощь этой семье. Очень может быть, что дело не обошлось бы без пререканий, но он его все-таки купил бы.
Так успокаивал себя Банни и в то же время не мог не думать о хирургической операции, происходящей внизу, в хижине, в ту самую минуту, когда он сидит здесь и заставляет Руфь думать о нем как о герое и спасителе. Отец сказал: «Какое употребление может сделать бедный слабоумный старикашка из доходов от нефти?!» Банни не сомневался, что отец станет доказывать то же самое и относительно Руфи: она здорова и счастлива, сидя здесь, на солнце, с голыми загорелыми ногами. Для нее это самое лучшее, что может быть на свете, – гораздо лучше, чем если бы ее ноги были обуты в дорогие шелковые чулки. «Совершенно верно, – вдруг начинал доказывать маленький бесенок в уме Банни, – но зачем же тогда у других женщин должны быть шелковые чулки? Например, у тети Эммы?! Она сидит за своим туалетным столом, и у нее есть не только шелковые чулки, но и корсеты, выписываемые из Парижа, и целый косметический магазин всяческих притираний. Разве для нее не так же было бы хорошо сидеть на солнце с голыми загорелыми ногами и пасти коз?»
VII
Послышался голос отца, зовущий Банни, и он простился с Руфью и сбежал вниз по арройо. Росс сидел в автомобиле.
– Мы едем в Парадиз, – сказал он. – Но прежде перемени свои испачканные ботинки.
Банни снял ботинки, сунул их в задний кузов машины и вскочил на сиденье. Они покатили вниз по тропинке, и отец с довольной улыбкой заметил:
– Все хорошо, сынок! Ранчо наше.
Его забавляла разыгравшаяся в доме сцена, и он рассказал ее Банни, предвидя возможность осложнений в чувствах сына. Отец тактично завел разговор с четой Уоткинс о недостатке хлеба в их семье. Это дало толчок мистеру Уоткинсу раскрыть все положение. На ранчо имелась закладная в тысячу шестьсот долларов, по которой были просрочены проценты на сумму около трехсот долларов. Они уже получили из банка последнюю повестку, в которой говорилось, что на будущей неделе назначена опись имущества. Тогда отец объявил, что ему нужно место для летнего отдыха, где его мальчик мог бы жить на открытом воздухе, и что
