пообещав к шкваркам обернуться.
Прямо скажем, большого азарта при убиении кабана Михайлов не испытывал. Ни в чем подобном ни до ни после он не участвовал. На охоте бывал, это верно, но как-то, поймав себя на том, что целится в утиный выводок, плюнул и больше не охотился. И сколько ни читал Хемингуэя, уважением к корриде так и не проникся.
С бледным от пережитого лицом, с наглухо обмотанными ушами и в кровавых сапогах, Михайлов вошел в директорский кабинет. Илья Матвеич, коротко глянув на него, отвел глаза и заулыбался:
– Что это с вами? Наверно, вчера провожали кого?
Тут Михайлова осенило.
– Что? – сказал он громко, как глухому. – Говорите громче, пожалуйста, я плохо слышу.
– Что с вами? – заорал Илья Матвеич, тоже как глухому. – Вы не забыли, что вам доклад делать?
– Да вы что, Илья Матвеич? – закричал Михайлов. – Какой может быть доклад в таком виде? – и он указал почему-то не столько на повязку, сколько на кровавые голенища.
– Да нет, ну как же, – засуетился Илья Матвеич. – Вы же срываете. О чем вы думали?
– Я не слышу, Илья Матвеич. Громче, пожалуйста.
– Я говорю, как же быть-то? Что делать-то? Кому поручить? Подскажите!
– Придется вам, Илья Матвеич. Больше некому. Вы член парткома, вы директор – кому же еще?
Директор злобно зыркнул на толстую марлю, явно подозревая симуляцию, и Михайлов уже приготовился надрывно заголосить: «Да вы мне не верите, что ли?!» – но вдруг он пробормотал, глядя вбок:
– Ну, у вас там… это… есть? Ну, какие-то наброски, конспекты… Вы же готовились?
Это Михайлов запросто расслышал и, понимая, что дело в шляпе, радостно затрещал:
– Да чего там готовиться, Илья Матвеич? Да ведь это же как «Отче наш», с закрытыми глазами: в середине 30-х годов успешное строительство социализма в СССР достигло такого уровня, когда назрела необходимость законодательно закрепить… Вы же историк, Илья Матвеич! Минут на десять – и хорош!
– Так, может, вы сейчас сядете и набросаете…
– Не слышу, Илья Матвеич, простите бога ради…
Но тот и так уже махнул рукой, пробурчав что-то и в самом деле неслышное, но понятное, и Михайлов весело помчался к Сане поедать свежие шкварки, как заклинание, повторяя на ходу вслед за любимым поэтом:
Я теперь свободен от любви и от плакатов!
Вечером в переполненном клубе бедный Илья Матвеич, сутулясь, возвысился на трибуне и по обыкновению своему закричал:
– Товарищи! После того как! В СССР победил! Социалистический строй! Везде! И назрели условия! Чтобы законодательно!
Михайлов в ужасе понял: Илья Матвеич самонадеянно пытается импровизировать, как ему и было посоветовано, – но не умеет! Газетные и учебничные клише, слетающие с языка советского студента естественно и неостановимо, как брачная трель жаворонка, застревали
