названия какие: Вертихвостка, Кулямка, Утка, Любавка, Селезень, Урень, Чапыжка, Чернобровка, Большие Брусяны. Сердце поёт от этих названий, особенно у краеведов – им так и хочется узнать, откуда такие названия появились. Есть селения и с самыми простыми названиями: Ивановка, Фёдоровка, Валентиновка, Прохоровка, Александровка, Петровка, Борисовка, Афанасьевка, Маланьино, Феоктистовка, Клавкино… В общем, можно привести весь список всех имён и фамилий, которые существуют и бытовали на русской земле. Знать, ходили бродяги с такими именами и фамилиями по необъятным просторам шестого континента под названием Россия и обживали её, ставя у речек, у озёр, у морей сельцы, деревушки, заставы, крепостцы, чтобы лелеять и обихаживать нетронутую веками и тысячелетиями ещё не родившую зерна землю.
Много, пока много ещё сёл, деревень и поселений на русской земле. А вот село под названием Лопата знаю только одно. Кажется, и название будто простое, да вот откуда оно взялось-то. Может тут когда-то жили лопари или лопати, как называли в наших местах басурман и еретиков, бежавших от никонианской церкви. Бывали тут такие. Лопарями волжские ушкуйники – речные разбойники называли толстые короткие верёвки с блоками, или шкентелями, которые на широких плоскодонных расшивах накладывали на топ-мачты. Может и такое быть, потому что село расположено недалеко от Волги-матушки. Лопастами называли разного рода водяных и русалок, которые жили в камышовых зарослях, а также некрещёных младенцев и проклятых людей, по-разному и тайком проказивших и предвещавших светопреставление.
А может в этом месте первые поселенцы занимались тем, что делали деревянные лопаты: огородные, с железной оковкой, чтобы дольше служили при копке; хлебные, совковые, пекарные, заступные, ссыпные – для мельниц или лопати для парусов. Может и такое быть, потому что во все стороны от деревни, насколько хватало взора, расстилался лес, в котором много росло липы. Из липы-то и делали те лопаты. И не только. Драли корьё, вымачивали и получали лыко и мочало, плели лапти, короба, туеса и разное другое надобьё.
Похоже, похоже. И всё же… Лопатинами или лопатами на Волге называли устье оврага, или водороины, которые выходили к реке, и большие песчаные наносы, веками намываемые паводковыми водами, стекавшими с высокогорья и образовывавшими широкую плоскую косу. Вот это больше похоже на правду. Потому что деревня Лопаты притулилась на просторном высоком языке между двумя оврагами. Когда-то, лет двадцать назад, Лопаты были одним из отделений большого совхоза, а потом огромное хозяйство раздербанили по клочкам, переименовав их в СПК или сельскохозяйственные производственные кооперативы. На руку это оказалось только бывшим руководителям, которые присвоили себе ранее называвшееся народным добро. Одни оказались рачительными и добрыми хозяевами, и хозяйства их процветали и во времена перестройки, и во времена дикого капитализма, и сейчас процветают. А другие, распродав активы, всё движимое и недвижимое, куда-то испарились, как утренний туман при первых лучах солнца.
В лучшие времена в Лопатах было сто двадцать дворов, тысяча триста гектаров пашни, своя школа, – правда, начальная – клуб, электричество, которое подвели лишь в конце шестидесятых годов, водокачка. А живности сколько держали! На такую маленькую деревню стадо было почти в двести голов, пойма около речки и берега у озера белели от сотен и тысяч гусей и уток-пекинок.
А потом словно Мамай по деревне прошёл. Когда хозяина земли не стало, не стало работы, чтобы как-то выжить, сначала в города потянулась молодёжь, следом за ними родители. И остались в Лопатах одни старики, которые год от года вымирали, не дождавшись своих сыновей, дочерей и внуков, оставляя за собой заколоченные опустевшие дома, заросшие сорняком огороды, полусгнившие баньки на задах, хлева и курятники. Правда, после них оставались кошки и собаки, одичавшие без хозяев, но и те потом куда-то исчезли: то ли поиздыхали, то ли убежали в леса на вольные хлеба, то ли нашли новых хозяев.
И остались в Лопатах только трое: старики Ехлаковы, Тихон и Наталья, которым было далеко за восемьдесят, и одинокий молодой пенсионер Курмышов Анатолий, которого с детства звали не иначе как Натолькой.
У Ехлаковых было трое детей: дочка и двое сыновей. Дочка ещё в детстве умерла от скарлатины, старший сын погиб в Афганистане, а младший, Павел, после службы на флоте остался на Дальнем Востоке – сманили его флотские друзья остаться на путину, чтобы подзаработать денег. Так он там и прижился. Старики и видели-то его после этого один раз, когда он приехал навестить родителей с молодой своей женой. Невестка Ехлаковым не понравилась – крашеная, в юбке колоколом, чисто городская, не приспособленная к деревенской жизни, которая, выходя на занавоженный двор, боялась испачкать свои белые лодочки на каблуках. Тогда они и пробыли-то всего три дня, а потом и вовсе не были. Старики тоже к ним не ездили – билеты на самолёт стоили дорого, сто с лишним рублей на одного, а поездом добираться долго – на одну поездку нужно было две недели. А куда скотину денешь, её в карман не засунешь, за ней каждодневный уход нужен.
Анатолий был
