газетных работников в ежовых рукавицах путем авансов, разумеется, ничтожных. Это был своего рода типик. В молодости он писал рассказы в разных газетках, однажды сфабриковал письма Гумбольдта, донес на одного из литературных либеральных деятелей, был презираем, работал у рыночных «книжников», утопал и в семидесятых годах вынырнул в качестве хроникера. С ним пришлось иметь дело и Мамину. Как ни был скромен его заработок от репортажа, но он, по признанию Дмитрия Наркисовича, являлся для него громадным, «особенно принимая во внимание, что это были первые деньги, дававшие известную самостоятельность и даже некоторое уважение к собственной особе». «Да, – говорит Мамин, – я уже являлся составной частью того живого целого, которое называется ежедневной газетой. Про себя я очень гордился своей первой литературной работой и был рад, что начал службу простым рядовым». Слушатели, литературные друзья, которым Мамин рассказывал подробности о тех тяжелых условиях, в которых работала тогдашняя газетная богема, дивились необычайной энергии тех немногих работников, которые вырывались из этого омута газетной богемы. «А больше спивались», добавлял со свойственным ему добродушием и спокойствием Дмитрий Наркисович, который был из счастливцев, не погибших в омуте, единственно благодаря своему выносливому характеру и неугасавшей в нем веры в лучшее будущее.
О своих тяжелых годах в Петрограде Дмитрий Наркисович говорил всегда неохотно и мало и большею частью ссылался на свой роман «Черты из жизни Пепко», где он, по его словам, «все описал». Однако частенько, когда его посещал кто-нибудь из молодежи и был сносно одет, он, замечая это, качал головой и говорил: «Как много дал бы я в свое время за то, чтобы бывать в семейном доме, но у меня в молодости бывали такие минуты, что буквально не в чем было войти „в люди“, не пойдешь же в сибирских сапогах». В другой раз он кого-нибудь из молодежи спрашивал: «А вы где обедаете?» – «Да вот, в студенческой столовой». – «А не колбасой с чаем питаетесь?» И, не дождавшись ответа, с горячностью говорил: «А ведь, небось, не знаете, что есть замечательная рыба – невский сиг! недорогая, вкусная, ну что стоит самому на керосинке сварить себе уху, изжарить наконец! Вот и я студентом тоже… на колбасе голодал, а не знал, как быть сытым на берегу Невы». И все это разглагольствование Мамин обыкновенно заключал, шутливо подмигивая, словами: «Эх, вы!»… По собственному признанию Дмитрия Наркисовича, лекции посещал он далеко не часто, но зато пробелы знания усердно пополнял чтением, которому посвящал немало времени, еще будучи в пермской семинарии. Читал он без особенного выбора книги и статьи, посвященные общественным вопросам, причем его записные книжки, без которых он редко оставался во все годы его сознательной жизни, наполнялись массой выписок.
«Несомненно, уже к этим годам, – говорится в одной заметке о Мамине, – относится начало
