на всё это было тяжко. Дурацкое положение, давно сбежал бы, если б Ольга изредка не поглядывала из-под ресниц и:
– Вовчик, а ты санаторский, да?
Спрашивая, к локтю притрагивалась. От прикосновений сердце пропускало удар, зато после колотилось как ненормальное.
– Инкубаторский он, – говорил Игорь.
– Д-да, – слова у Вовчика выговаривались без голоса, внутри всё как ватное. Точно – чувствовал себя как ощипанный бройлер, да вдобавок – стыдоба! – только притронется Ольга к локтю, тут же и крючит Вовчика, чуть ли не пополам сгибает. И все же видят, никуда не спрячешься. Дурацкие плавки.
– Так ты, значит, городской, – говорила Ольга. – А нырять силён. Предки на заводе?
– В кабэ, – едва шевеля губами, ответил Вовчик.
«Присесть на мостки? Ух, стыдобища».
Вовчик сел на мостки, обхватив колени руками.
– Твоё кабэ никого не грэбэ, – сказал Игорь. – Нырять силён? А ну давай, кто дальше.
Вовчик помотал головой. Больше всего ему хотелось лечь на живот или как-то добраться до собственных штанов, которые, чтоб им пусто, на берегу остались, под ивой.
– Силён! – подначивал Игорь. – Сила, как у сталевара.
– Это как? – искренне удивилась Ольга.
«Дурацкий бородатый анекдот».
– Вся сила в плавках.
«Смешно им. Этот ржёт, Олька смеётся. И Хромоножка?»
Улыбка у Лильки странная, кривенькая, как будто потянули за нитку с одной стороны.
– Не хочешь? А я сплаваю. Олька, ты как?
Она отнекивалась, но явно для виду. Когда Игорь столкнул в воду, хоть и назвала дураком, хохотала и визжала в полном восторге, а Вовчик молча страдал от мысли, что вот ведь, лучше быть таким дураком, чем некоторые умники.
На плечо рука легла. Легко, как кленовый лист. Лилька?
– Мы с Мухтаром на границе, – дурачась, орал из воды Игорь. Успел спрыгнуть следом за Ольгой.
Вовчик, шевельнув плечом, сбросил руку.
– Тебе неприятно? – спросила Лилька.
И снова стало Вовчику стыдно: странная смесь стыда и жалости. Непонятно, кого жаль: себя или хромую девчонку, которая никогда не сможет ни нырять, ни плавать как все нормальные люди.
– Не обращай внимания, он со всеми так, – сказала Лилька и присела рядом. Опустилась на мостки, подвернув ноги.
«Неприятно – это не про то, что руку на плечо положила. Не я её, она меня жалеет. За Мухтара на границе и силу в плавках. Фу, стыдобища, как у волка на морозе. Очень мне надо, чтоб жалели всякие хромоножки».
– Ты правда купаться не хочешь? – спросила Хромоножка.
– Да.
– Зачем тогда здесь торчать?
«Торчать? Это она в самую точку. Ловить нечего. И что-то не заметно особой жалости».
– А куда деваться? – буркнул
