бросилась на нас собака. Что я говорю – на нас? Между нами, щеря пасть, кинулась, а когда я отпрянул, присела, на меня глядючи снизу вверх, – морда к земле, хвост поленом, уши острые прижаты, и я понял – сейчас прыгнет. Хорошо, что на меня, а не на Лидку. Палку бы, камень, хоть что-нибудь. Ничего нет, придётся голыми руками, ногами. Кажется, я кричал. Только поэтому сразу не прыгнула или ещё почему? Руку на неё поднял. Не поднимать надо, а локтем лицо прикрыть и шею. Здоровенная тварь, бешеная. Всё исчезло, ничего я не видел, кроме слюнявого оскала. Строка под язык подвернулись: «прочь, прочь, прочь!» – и тут же из памяти выскочили будто наяву услышанные детские стишки:
Не рычи Эрида, Нюкты дочь,
Спрячь клыки и скройся
В ночь…
Девчачий голос пробормотал скороговоркой, но это мне, конечно же, почудилось. Я ждал: вот сейчас она хватанёт за локоть, и надо будет…
Не понадобилось.
Лидка на мне повисла, теребила, спрашивала:
– Всё в порядке с тобой, Люш? Ну что ты молчишь? Илья! Ты кричал…
Я огляделся. Собаки и след простыл. В горле першило, словно песка наглотался. Я откашлялся, проговорил:
– Эрида. Раздор. Ты как?
В порядке Лидка. Обошлось. Чёрную тварь ни словом не помянула, как и не было ничего. Вместо этого:
– Извини, это я. Я виновата. Не надо было выспрашивать, лучше я сама. Сама.
– Я скажу. Расскажу, откуда узнал про лесную калитку. Один мальчишка… Звали его Вовкой. Надо только присесть где-нибудь. Пойдём к танцплощадке, там скамейки. Если остались.
До танцплощадки мы не дошли, лавочка обнаружилась ближе, в самом конце барбарисовой аллеи, где раньше был последний фонарь.
– Давай здесь, – сказал Лидка.
«Вот именно, – с горечью подумал я. – Здесь больнее. И поделом».
Неприятно было сидеть на дряхлой скамье, неудобно, краска облупилась, брусья сплошь в жёстких струпьях. Обопрёшься – впиваются в ладонь, руку закинешь на спинку – тоже колко. Но Лидке хоть бы хны; усевшись, тут же спросила:
– Про мальчишку, которого звали Вовкой. Ты его знал? Что он тебе рассказывал? Я потому так выспрашиваю, что…
Я кивнул, поднял руку: «Сейчас». Собрался с мыслями. С чего бы начать? Про Вовкино порченое лето.
III
В комнатушке фанерного домика двое: отец и сын, – нет места для третьего, на двоих едва хватило. Расстояние между кроватями – ровно чтоб поместилась тумбочка. Курятники – так граждане, отдыхающие в санатории славного бронетанкового завода, называют между собою домики, но, правду сказать, больше всего строения эти похожи на ульи, а сам санаторий, если глянуть на него со стороны – на огромную пасеку. Влетают и вылетают из разноцветных ульев деловитые пчёлы разной степени обгорелости, роятся, собираются иногда в столовой, а когда и в других местах, на реку летают и вообще снуют по окрестностям, мёда только вот не дождёшься от них, одно слово – курортники. Ну что это за курорт, думал
