ы моего труда в литературном отношении, а только будет искать того, что его интересует или что ему еще неизвестно. Но читатель-литератор да простит мне мое неловкое обращение с пером. Страсть к охоте и желание передать многие истины и сокровенности, известные только охотникам Восточной Сибири, побороли мои сомнения относительно моих литературных способностей, и я решился написать, что дал мне мой охотничий опыт. Я уверен в одном, что труд мой будет полезен многим и многим охотникам, а больше мне ничего и не надо.
По возможности я постараюсь изложить свои заметки самым простым, понятным всякому языком, но, уж извините, с сибирским оттенком.
Читатель вполне может положиться на мои заметки; я писал не голословно, а всегда с фактов. Чего не видел, не испытал сам, того и не утверждаю. Если же что и взято со слов других охотников, то и это так же верно, как и то, что написано с фактов. Не думайте, что эти заметки принадлежат охотнику, любящему красное словцо (жаль, что охотники имеют такую незавидную репутацию), а примите их за записки страстного сибирского промышленника и вместе с тем наблюдателя.
Описания мои иногда слишком подробны, иногда же слишком кратки. Что делать? Чем богат, тем и рад!
Сначала я думал описать решительно все, что только может относиться к охоте; но когда взялся за перо, то увидал, что это был бы огромный труд. Так, про одну техническую часть охоты, разбирая ее специально, можно написать целые томы. Но к чему бы это повело?.. Описывать выковку и приготовление стволов и т. д. – дело особых специальных руководств. Потому я относительно технической части охоты говорю только о том, что необходимо знать всякому сибирскому охотнику. Я умалчиваю и об известных породах собак, как-то: легавых, гончих, борзых, о их дрессировке, натаскивании, выдерживании и тому подобном, но зато говорю о собаках, еще не известных многим охотникам, – о собаках сибирских. Кроме того, я худо знаю охоту с борзыми и гончими, потому что с молодых лет попал в Восточную Сибирь, где собак этих почти нет. Я также почти не упоминаю и об легавых собаках, потому что сибиряки совершенно их не употребляют при зверином промысле.
Для того, чтобы познакомить читателей с сибирским местным говором, с сибирскими техническими выражениями, я, где случится, буду нарочно употреблять их, разумеется, не иначе как с объяснениями, потому что есть такие из них, которые вовсе не понятны несибиряку.
Труд мой разделяется на две части: в первой я говорю кратко о технической части охоты (преимущественно о сибирской), о ружьях вообще, о собаках и так далее, а во второй рассказываю о зверях, живущих в Восточной Сибири, их жизни, нравах, добывании и проч., при случае стараюсь поближе познакомить читателя с сибирским промышленником (охотником), с его бытом, привычками, суевериями. Не описываю охоты за птицами, потому что она в Восточной Сибири ничтожна сравнительно с звериным промыслом. Из птиц сибиряк бьет только глухаря, косача, рябчика, куропатку, лебедя (многие инородцы лебедей не бьют), гуся, уток, степную курицу (дрохву) – вот и все; с остальными он незнаком, они не для него созданы.
Предисловие ко второму изданию
По выходе первого издания «Записок охотника Восточной Сибири» в 1867 году современная тогдашняя журналистика заявила столько лестных отзывов, что я, как автор, не мог не радоваться благосклонному приему печатью моего труда, а тем более радовался тому, что мои охотничьи заметки производили приятное впечатление не только на охотников, но и на людей, имеющих смутное понятие об охоте. Понятно, что приятные отзывы затрагивали за живое мою, тогда еще молодую, охотничью душу. Вот почему я тогда же еще решил при первой возможности несколько дополнить «Записки» и издать вторым выпуском. Но… Ох это «но»! Не все делается так, как хочется, как думается. С 1867 года прошло уже, шутка сказать, почти 14 лет, и мне до сих пор не представлялось случая исполнить своего желания; я удовольствовался только тем, что изредка пополнял «Записки» новыми сведениями, новыми наблюдениями и позаимствованиями из других сочинений. Хотя последних и очень немного, но все же они есть, и есть потому, что в некоторых случаях и чужие наблюдения приходились очень кстати, как характеризующие описываемый предмет и пополняющие то, что было или пропущено, или не подмечено самим, но в сущности есть на самом деле. С 1867 года много воды утекло, многое изменилось во многом, многое изменилось и в охотничьей технике, но технике, так сказать, интеллигентной. Самородная же техника сибирского промышленника-зверовщика осталась почти неприкосновенной, и современная культура до нее не дотронулась; она и ныне дышит тою же наивной простотой, тою же первобытностью и незнакома с применениями мудрого Запада. Наша Сибирь, в смысле охотничьей промышленности, осталась, право, почти тою же мшоною Сибирью, как и была со времен Ермака Тимофеевича. Понятно, что в том же застое находятся и описанные мною звери, ибо 14-летний период слишком незначителен для тех творений природы, которые находятся еще вне воли и культуры человеческого прогресса. А ведь, пожалуй, отчасти это и хорошо, а то и нашей безграничной Сибири, с ее обширными дебрями и непроходимой тайгой, ненадолго бы хватило!.. И теперь уже далеко не то, что
