собою картину полнейшего внутреннего разлада. Весь полуостров распадался на отдельные государства, и все они смотрели друг на друга не как на составные, случайно распавшиеся части одного целого, а как на врагов. Враждовали между собою не только крупные области, но и отдельные города, призывая на помощь иностранцев: французов, испанцев, турок, которые грабили не только врагов, но и союзников, и даже нейтральные провинции. Во всей Италии было полное отсутствие общего национального духа, и даже самое слово “Италия”, не исчезнувшее из народного языка, в действительности не представляло никакого определенного понятия. Стремление к разрозненности не ограничивалось нескончаемыми спорами с близкими или дальними соседями, так как нередко отдельные области входили между собою в союзы для общего нападения или общей защиты; не было почти никакого единства и внутри государств. Постоянное желание захватить в свои руки власть возбуждало отдельные партии к взаимной вражде, и опять в этих внутренних междоусобицах деятельное участие принимали посторонние, в надежде поживиться за счет споривших. Одерживая верх, победители пускали в ход кровавую расправу; ссылка, убийства, открытые и тайные, были возмездием за сопротивление побежденных, которым оставалось только вне отечества искать спасения и составлять заговоры против притеснителей, чтобы, в свою очередь, при удаче, жестоко отплатить им за испытанные лишения. Достаточно в общих чертах припомнить историю внутренней жизни итальянских государств того времени, чтобы в памяти воскресли хорошо известные имена: Монтекки и Капулетти, Берголини и Распанти, Торриани и Висконти, Орсини и Колонны, – все это имена, служившие синонимами мести и крови. Резня шла открытая и тайная, убивали на улицах среди бела дня и предательски, из-за угла.
При таком неестественном порядке вещей неестественным было и развитие итальянских государств. Обрисованная общими штрихами картина имела только одну светлую сторону, несколько примирявшую просвещенных людей того времени с тяжелым положением вещей: тщеславие побуждало отдельных правителей щегольнуть перед врагами не только внешним могуществом, но и развитием в своих областях наук и искусств, которые были доведены в Италии до процветания, неизвестного в остальной Европе. Данте, Ариосто, Тассо, Рафаэль, Микеланджело, Макиавелли, Петрарка, Боккаччо, – все эти люди, так или иначе, были обязаны покровительству меценатствующих друг перед другом пап, герцогов, королей. При помощи тех же меценатов возникли и расширились итальянские университеты, давшие немалое число ученых, бывшие рассадниками деятелей Возрождения, наук, гуманизма. Но, с другой стороны, это же обстоятельство заставляло образованную часть общества еще глубже задумываться над окружающею жизнью, ее проявлениями и причинами.
Древний центр Рим утратил свое первенство, и было на Апеннинском полуострове несколько других городов с неменьшим значением. Некоторое обаяние Рим еще сохранил как средоточие духовной жизни всего католического мира, хотя нередко сами преемники св. Петра на папском престоле больше врагов христианства и католичества способствовали умалению значения папства.
Но, кажется, никогда так низко не падал авторитет папской власти, как в XV веке, хотя еще предательства и алчность папы Павла II, так много проповедовавшего против гуситов и еретиков, бросили достаточную тень на папство. Он сам мучил римских академиков, заподозренных в уважении к учениям Платона, и один из них даже умер от пытки в его руках. Он делал все, чтобы одолеть чехов, и даже направил на них турок, долженствовавших быть палачами Богемии. Чтобы накопить побольше доходов, он оставлял вакантными места епископов, и над ним смеялись, что он когда-нибудь останется единственным католическим епископом. Но за Павлом II папой сделался Сикст IV, и весь Рим стал указывать пальцами на кардиналов, продавших в священной коллегии свои голоса за его выбор, так как такой человек, как Сикст, мог достигнуть папского престола только при помощи подкупа. Сын простого рыбака, он попал под покровительство одного из богачей; во дворце этого богача его развратили до мозга костей, но в то же время дали ему разностороннее образование. Дальнейший его путь был путем невообразимого разврата, алчного добывания денег всеми средствами и бешеной траты этих денег. “Никогда Содом и Гоморра, – говорят современники, – не были ареною таких гнусностей, какие происходят теперь”. У папы было много родственников, отличавшихся расточительностью; но всех в этом отношении затмевал племянник папы, Пиетро Риарио. “Роскошь его празднеств превосходит роскошь этрусков, – говорит его современник, – а они превосходят изобилием пиры язычников”. Когда он ехал ко двору, его свита едва умещалась на улицах Рима. Его приемы были еще пышнее папских. На пир, данный им французскому послу, со всей страны было свезено все редкое и драгоценное, и стихотворные описания этого пира облетели всю Европу. При проезде через Рим Элеоноры Арагонской весь путь перед нею до папского дворца был устлан драгоценными коврами. На это время Пиетро Риарио построил на площади Святых Апостолов дворец, в котором стены были сделаны из драгоценных пород деревьев, а вся утварь – из чистого золота и серебра. Чтобы содержать подобных расточителей, нужно было иметь много доходов, и папа не брезгал ничем, начиная с продажи церковных должностей и оплачиваемых
