I
Многогранный голод
Тьма уступила свету. На заре береговую линию скрыл утренний туман. Озеро серебрилось сквозь клубящуюся пелену и казалось бескрайним океаном. Потап вдохнул полной грудью молочные испарения, чуя кончиками пальцев их липкую сущность. Над серой водой стелющаяся лёгкая дымка неспешно поднималась, окутывая безбрежное небо паутиной облаков.
Свинцовое озеро создавало иллюзию присутствия сказочных персонажей: леших, русалок и различных водяных духов, спрятавшихся под его толщей, что, несомненно, будоражило воображение. Вода непроницаемая для взгляда тщательно оберегала жизнь её обитателей. В предрассветный час зеркальная гладь всё ещё отражала звёзды. В такую рань Потапу страшно хотелось спать. Угрюмый полусонный рыбак смачно зевнул, что заклинило челюсть, он привычным движением вставил её на место, затем проверил подвижность, комично пошамкав ртом. Удильщик изголодавшийся по рыбалке с жадностью дожидался восхода, который в одночасье отправит всякую нечисть на дно, освободит от гнетущего страха темноты и окончательно разбудит. Дуремар был на седьмом небе от счастья, что вырвался на свободу от ежедневной рутины. Лодка мерно качалась от бесконечного забрасывания удилища. В такие чудные мгновенья Потап ощущал себя младенцем нежащимся в люльке. Если бы не рыбацкий азарт, он сладко уснул бы в этой чудной колыбели. В надежде поймать крупного леща, он без устали следил за поплавком, дёргая удочку в момент его малейшего крена. Воистину наслаждаясь клёвом, он грезил о наваристой ухе с добавлением водочки, словно в жизни не ел ничего вкуснее.
Яркий луч, коснувшись кристально чистого озера, скользнул по глянцевой поверхности, как конёк по льду, и ознаменовал восход неистовым светом, опалив роговицу глаз. Зрачки заискрились удовольствием, он взглянул сквозь густые ресницы на зарево и гусиные лапки морщин на загоревших висках озарили счастьем дерзкое лицо. Потап прикрыл ладонью карие глаза и, щурясь от ослепительных вспышек на воде, боялся пропустить момент истины – победу света над тьмой. Смоляная черная кудряшка выбилась из-под светлой кепки, желая засвидетельствовать торжество восхода. Шкипер опешил от развернувшегося зрелища и утёр брызнувшую слезу.
Солнечная лучина зажгла багряное зарево. Вспыхнув алой кровью над лесом, кострище обрядило в алые платья, зацепившиеся за шапку леса белоснежные облака, согрело у пылающего божественного очага одинокую душу, испарило предрассветную мглу, отправив в небытие липкий страх темноты. Серебристые всполохи на холодной воде затрудняли слежение за остроконечными поплавками, то и дело, меняя цвет. Солнце выползало из-за горизонта, варварски слепило глаза, поплавки исчезали в его удушающем свете. Гладь вторила небесным переменам, краснела, желтела, серебрилась, голубела. Потап до безумия любил божественные минуты восхода, краше мог быть только закат. Дрожащее мохнатое зарево золотилось до тех пор, пока бесцеремонное рыжее солнце не поднялось над лесом. В душе поэт, восхищенный Потап на мгновение окаменел, чтобы испить до дна залитую солнцем чашу.
Янтарные и платиновые лилии, сверкая жемчужной росой, комфортно устроились на изумрудных сердцах, обнажив прелести, выставив миру на суждение непревзойдённую красоту. Ценитель природной гармонии не упустил момент коронования водяных принцесс.
Проснувшиеся комары, взяв высокую ноту, противно пищали над ухом, отрезвив услаждавшийся прохладой раннего утра впавший в негу мозг. Муж невозмутимо смахнул рукой присосавшегося к губе вампира, но изголодавшееся по крови насекомое впилось в густую бровь. Насытившись, он перебрался на тёплую щёку. Дёрнув удочку с ушедшим под воду поплавком, Потап ручищей раздавил хрупкое тельце назойливой твари, измазав родной кровью пол лица. В ту же секунду крючок зацепил улов, согнув удочку в три погибели. Крупная добыча не давалась в руки, застряв поодаль от лодки. Предстояло, как следует, повозиться. Он заправски повернул кепку на сто восемьдесят градусов, чтобы не мешал козырёк и на корточках, не дыша от предвкушения удачи, перебирал руками леску, подтягивая крючок к борту. Мысль о крупном улове возбудила азарт. Почесав вспотевшую макушку, он подвёл рыболовный подсачек под трофей и вытянул на поверхность.
Удивление скользнуло по загорелому лицу в момент, когда показался покрытый тиной мохнатый предмет. Добыча больно не напугала бывалого рыбака. Он снял наплывшую зелень и оторопел. Перед ним словно восстал сам черт из преисподней. Он держал в руках изуродованную человеческую голову. Первая мысль – отбросить находку подальше – сработала за долю секунды.
Плотно закрытые веки, расплюснутый нос, открытый выщербленный рот на гладком как арбуз лице, неожиданно вызвали приступ тошноты. Череп со снесённой макушкой был до краёв наполнен вязкой желеобразной массой, которая стекая, липла к рукам. Брезгливо отброшенная голова покатилась по лодке и застряла по центру между сиденьем и дном. Глаз, затянутый катарактой открылся и укоризненно наблюдал из засады. Неожиданный улов поверг рыбака в ступор. От прилива крови в глазах потемнело и, пошатнувшись, он чуть было не свалился за борт. Удочки упали в воду. Плюхнувшись на сиденье, он встревожено
