переспросил Сэмюэл, и в его глазах промелькнула ярость. – Это было бы снисхождением с моей стороны.
Он помолчал, а потом добавил более ровным и спокойным голосом:
– Я вас просто презираю.
Второй раз Августу уже нельзя было застать врасплох.
– Вы пришли сюда заявить, что намерены отказаться от своих порочных привычек?
– От моих порочных привычек? – повторил он. – Это вы намерены разрушить спокойствие моего отца и сделать несчастным меня, и все ради своих честолюбивых планов. И при этом вы смеете говорить о моих порочных привычках! Я уверен, что вы настолько погрязли во зле, что давно позабыли, что такое порок!
Он говорил настолько страстно и убедительно, что Августа на мгновение даже задумалась о том, не гадко ли с ее стороны угрожать ему. Но потом она поняла, что он пытается сыграть на ее чувстве сострадания и тем самым разрушить ее оборону.
– Я только стараюсь делать то, что будет лучше для банка, – произнесла она холодно.
– Таково ваше объяснение? Именно это вы предъявите в свое оправдание, когда в Судный день Всевышний вас спросит, зачем вы меня шантажировали?
– Я выполняю свой долг.
Теперь, когда она снова чувствовала себя хозяйкой положения, Августа задумалась: зачем же он к ней пришел? Признать свое поражение или бросить ей вызов? Если он сдается, то можно быть уверенной, что рано или поздно она станет супругой старшего партнера банка. Но если нет… От этой мысли она так сильно сжала кулаки, что даже ногти впились в ладони. Если он бросает ей вызов, то предстоит долгая, изнурительная борьба с неопределенным исходом.
Сэмюэл подошел к окну и посмотрел на сад.
– Я помню вас маленькой хорошенькой девочкой, – произнес он задумчиво.
Августа нетерпеливо кашлянула.
– Вы приходили в церковь в белом платье с лентами в волосах, – продолжил Сэмюэл. – Но эти ленты никого не обманывали. Вы уже тогда были тираном. После службы все обычно гуляли в парке, и другие дети боялись вас, но вы заставляли их играть с вами и исполнять все ваши прихоти. Вы изводили даже своих родителей. Не получая то, что вам хотелось, вы закатывали такие шумные истерики, что проезжавшие мимо в экипажах останавливались, чтобы выяснить, в чем дело. У вашего отца, упокой Господь его душу, был такой измученный взгляд, словно он никак не мог понять, как произвел на свет такое чудовище.
Его слова походили на правду, и от этого Августе стало слегка не по себе.
– Все это в прошлом, – сказала она, глядя в другую сторону.
Он продолжил речь, как если бы она его и не прерывала:
– Я беспокоюсь не о себе. Да, мне хотелось бы стать старшим партнером, но я проживу и без этого. Я был бы хорошим руководителем – возможно, не таким бы решительным и настойчивым, как мой отец; скорее одним из совместных руководителей. Но Джозеф совершенно не подходит для этой
