в этом доме было поставлено на широкую ногу. Даже этикетки на бутылках имели ее портрет, как подтверждение высочайшего качества продукта. Не зря Канониха с пенсии собирала деньги, чтобы в районе у местного фотографа Зиновия Шнипельбаума изготовить тысячу этикеток. Зяма, так старался, что брэнд на разработанную этикетку даже узаконил нотариусом и гордился произведением своего искусства не меньше, чем Кулибин своей самобеглой коляской, работающей на конском навозе, которого во всех деревнях было вволю.
Колян Шумахер стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, словно кастрированный мерин при виде кобылы, которая мечтала в тот миг о породистом жеребце.
– Не томи мне, старая, душу! Давай живее! Душа горить, а сердце плачет! – запел он, предвкушая момент наступающей истины.
Канониха, позвякивая посудой, вышла из чулана, держа в руке корзину, наполненную бутылками.
– На вот, соколик, держи! Только мне кажется, на моем огороде никаких тазов не было! Что им там делать?! Это ж огород, а не районная баня?!
– Сколько? – спросил Шумахер, достав пачку денег.
– Пять сотенных, – сказала Канониха, стукая своим заскорузлым пальцем по кнопкам затертого калькулятора, который всегда висел на ее шее.
– На, старая, держи! Спать только не ложись, еще приеду, – сказал Колян, отсчитывая бабке пять сотенных.
– Приезжай, соколик, приезжай. Я хоть и засплю, ты, стучи, родимый, в шибинку, я открою. Один черт меня бессонница мучает окаянная!
Огромный блестящий тазик, лежащий во дворе, никак не давал Сене Морозову покоя. Не смотря на новогоднее застолье и дорогих гостей, он не выдержал и под видом «сходить до ветру», вышел во двор. Обойдя с фонариком вокруг таза, он осмотрел его гладкие и полированные бока. Где—то в голове он уже набрасывал ту сумму, которая должна была получиться от продажи алюминия. Трогая с любовью внеземной «агрегат», он совершенно незаметно как случайно коснулся странной пластинки. Она слегка отличалась по цвету от всего остального металла и не вызывала никаких подозрений. Пластинка, почувствовав тепло руки «Гутенморгена», мгновенно передала эту информацию в недра внеземного летательного аппарата. Верхняя крышка, скользнув набок, с шипением открылась и выпустила облачко белого пара. Семен испугался. Отбежав в сторону, он выронил фонарь. Он впервые увидел такое, что кусок бездушного металла подчиняется воле человека.
– « Что за хрень»? – спросил сам себя Семен. Держа в зубах фонарь, на четвереньках он вновь подкрался к «тазу». Через минуту крышка вновь зашипела и закрылась. Семен опять отскочил от греха подальше, наблюдая за инопланетным агрегатом.
Страх и любопытство сошлись в его душе, словно два боксера на ринге. Страх бил любопытство нокаутирующими ударами, а любопытство уходило в глухую оборону. Как только страх немного стал сдавать свои позиции, любопытство переходило в атаку, теперь уже загоняя страх
