ами спарринг-партнера, уводя взмах клинка в сторону, показал ему на машину и, подхватив автомат из импровизированной стойки, рванул к «уазику».
Санька Белкин после контузии плохо слышал, так что нужно было говорить очень громко или просто показывать, чтобы он понял. Контузия – это, конечно, плохо, но для меня хорошо. Где я еще найду такого спеца по рукопашке и ножевому бою? Сам я тоже не плох, но то, что показывал и чему научил за эту неделю Санька, быстро спустило меня с облаков на землю. Чтобы достигнуть таких впечатляющих результатов, мне нужно тренироваться с ним не неделю, а полгода минимум. Ничего, основное он мне показал, осталось только довести движения до автоматизма. Как сказал один мастер рукопашного боя: «Ученик знает пять приемов, доведенных до автоматизма, но он ученик. Молодой воин – десять приемов, он хороший воин. Опытный знает пятнадцать приемов, доведенных до совершенства. Мастер – около тридцати, он считается непобедимым, но нет предела совершенству».
Я владел одиннадцатью приемами рукопашного боя, за четыре года доведенными до идеального состояния, и разучивал еще три. На ножах я оказался не так хорош, середняк, но теперь знал, чему надо учиться, и, думаю, до дембеля подниму умение на приличный уровень. Хотя бы руку набью. Так что был я крепким середнячком, не более.
Запрыгнув в машину, я быстро осмотрелся. Штурман и второй бортстрелок тоже были тут. Борттехника Палыча в машине не было, скорее всего, он уже у вертолета. Впятером мы составляли экипаж машины боевой. Проще говоря, на своем Ми-8 мы обеспечивали доставку боеприпасов, эвакуацию раненых бойцов спецназа и многое другое. Бортстрелки, конечно, на транспортниках не положены, но все вертушки нашего полка летали с ними. В их числе был и я. Почти два года назад, когда только я попал в этот вертолетный полк, к нам с Игорем подошел молодой офицер в звании старшего лейтенанта.
В то время в качестве бортстрелков практиковалось использовать находящихся на отдыхе спецназовцев или легкораненых солдат-десантников из расположенного рядом госпиталя, где они проходили долечивание. Постоянных не было. Вот одному командиру и пришла в голову мысль взять срочников и обучить их всему, чему надо. Тут и полное взаимодействие, и наработанные со временем навыки, и большой срок совместной службы. Надо сказать, что тот вертолетчик не прогадал и его примеру стали следовать другие экипажи. Но это сейчас, а в тот момент этот самый офицер с интересом рассматривал нас, выбирая будущих стрелков.
Мы тогда стояли у здания штаба, ожидая распределения по подразделениям. Хотя какие для нас подразделения? Готовили нас как бойцов охраны, вот и должны мы были пополнить состав охранной роты аэродрома.
Поэтому все семнадцать человек с интересом посмотрели на подошедшего вертолетчика.
Я не знаю, почему из всех он выбрал нас с Игорем, но с тех пор я хоть и числился в роте охраны, но даже своего ротного командира видел только мельком.
За месяц нас так натаскали в пулеметном деле, что только держись. Нет, конечно, асами мы за это короткое время не стали, но уже кое-что умели. С тех пор и летали в экипаже сперва старшего лейтенанта, потом уже и капитана Ермолова. Были разные случаи, война все-таки, нас один раз даже сбили, пришлось пехом отрываться от преследовавших боевиков. Хлебнули мы тогда, ладно хоть ранениями обошлись, без погибших.
История моя достаточно проста. В восемнадцать лет я поступил в Рязанскую «дурку», но проучился в ней всего два года – была там одна темная история с дочерью начштаба. Поэтому пришлось быстро собирать вещи и сваливать. В родном городе с помощью знакомого военкома я укрылся в армии. Становиться отцом чужого ребенка мне не хотелось. Так я новоиспеченным сержантом и оказался в вертолетном полку.
За два года службы в Чечне я из салабона превратился в пулеметчика экстра-класса и дослужился до старшего сержанта. Но не это главное: до дембеля оставалось всего шесть недель, и – здравствуй, летное училище!!!
Конечно, срок службы при ведении боевых действий сокращался с двух лет до года, но это во время войны, сейчас же, по словам правительства, в Чечне было все мирно. Поэтому срок службы у нас шел один к одному.
– Что случилось? – крикнул я штурману (шумоизоляции в машине не было, поэтому приходилось надрывать горло). Мы в это время как раз вырулили из военгородка и попылили к полосе, где стоял наш полк.
– Наших зажали, нужна эвакуация!
Игорек знал, куда и зачем мы летим, поэтому молчал, отсвечивая выспавшимся и отдохнувшим лицом. У него не было привычки тратить все свободное время на свое физическое усовершенствование. В отличие от него, я это глупостью не считал и за эти четыре года из салабона, которого соплей можно перебить, превратился в «хищного зверя». Мне так наша повариха прошептала на ухо. Может, приятное хотела сделать, но в спаррингах бойцы спецназа, которые часто квартировали на территории нашего полка, были мне вровень, а один раз в увольнительной я схлестнулся с двумя морпехами и, к своему удивлению, вырубил обоих. Сейчас уже не помню,
