Брр, напоминает какой-то ужастик.
– Странно, – вдруг сказал Грант.
Он переключил что-то на небольшом экране, и над столом появилась голограмма мозга. Полагаю, моего мозга.
– Что странно? – не то чтобы я напряглась, но… он же сказал, что все нормально!
– Да удивляюсь, – Грант закашлялся, – вот смотри на эту область. Она отвечает за эмоции. А вот эта – за сексуальные желания. У тебя все в порядке с личной жизнью, прости за вопрос?
– В порядке, – усмехнулась я. – У меня ее нет.
Доктор Тетта откинулся в кресле, глядя на меня так, как я смотрела на инопланетян по дороге сюда.
– Это началось после того, как Брэндон считал код, верно?
Тут уже настал мой черед смотреть на врача с интересом. Похоже, о побочных эффектах штуки, которую на мне испытали, он знал достаточно хорошо.
– Странно! Очень странно!
Он подскочил ко мне и переставил все датчики на голову: на лоб, макушку, за уши и еще куда-то сзади.
– У прототипов наблюдалось временное снижение эмоциональной активности, но все приходило в норму через неделю! А у тебя прошло восемь лет, и все такое бледное… ты обращалась к своим врачам?
– Нет, – вздохнула я. – Это было очень удобно. Я меньше чувствую, мне проще жить.
– Но ты лишаешь себя половины мира! Ты не радуешься, не волнуешься, не любишь…
– Я люблю бабушку, – возразила я. – И боюсь иногда, и радуюсь.
– Не так ярко, как могла бы, – сказал Грант.
Он снова сел в свое кресло. Экраны по очереди выдавали информацию, а он каким-то специальным карандашом отмечал прямо на голограмме точки и цифры.
– Я научилась использовать эту особенность. Она неплохо помогает в работе.
Парень оторвался от исследования и спросил, словно не верил:
– Ты не хочешь, чтобы я попробовал тебе помочь?
Прошло долгих полминуты, прежде чем я ответила:
– Нет.
Грант хотел было что-то сказать, но промолчал, и за это я была ему благодарна.
Я действительно не хотела ничего делать с этой странной бесчувственностью. Благодаря моему хладнокровию были спасены минимум пять человек. А сколько найдено? Я спокойно лазила по подвалам, лесам и злачным местам, пугая невозмутимостью коллег.
Но к тому же мне не очень нравились эмоции. Судя по воспоминаниям того года, когда погибли родители, эмоции – это дрянь. А любовь… да черт с ней, с этой любовью. Я не знаю, что потеряла, и, соответственно, не хочу ни секса, ни любви, ни счастливого замужества. В идеале я хочу, чтобы все оставили меня в покое и больше не трогали. Но это, похоже, случится не скоро.
Грант вдруг повернулся к полупрозрачным дверям, и только тогда я заметила
