пути без пути.
Я достал ингалятор, сделал несколько глубоких вдохов и мне стало намного легче.
– Ты как? – озабоченно спросил Олег.
– Мне уже лучше, все нормально, – пробормотал я, с трудом проговаривая слова. – Со мной все в порядке.
– Можно сообщить всем, что с тобой все в порядке, и оказаться правым – через три минуты тебя может не стать. Один вопрос: а чтобы ты делал, если бы у тебя не было при себе ингалятора, кряхтел и катался по полу?
– Постарался бы позвать на помощь, – ответил я первое, что пришло мне на ум.
Внезапно Олег вспомнил, что у него предстоит очень важная встреча с каким-то человеком.
– Приступ можно купировать подкожными инъекциями эфедрина в сочетании с папаверином, димедролом или супрастином, – поучительно произнес он. – В следующий раз я непременно так и сделаю, ну все, мне пора.
– Знаешь, Олег, ты очень интересный человек. – Предчувствуя завершение беседы.
– Правда? – иронично сказал он. – А знаешь, что эфирные масла можжевельника благоприятно воздействуют на верхние дыхательные пути, а раньше из него делали саркофаги?
– Нет. Я не знал.
– А сейчас можжевельник используют для изготовления гробов.
– Дорого?
– Очень. Вот мой номер телефона, если что, обращайся. – Олег кинул на стол оборванный клочок бумаги с накарябанными на нем цифрами. – Мое почтение.
Он махнул жилистой рукой, развернулся и своей неповторимой походкой исчез за дверью.
Не каждый день встречаешь подобных людей. Я был в удивлении и смятении разом, чувство такое амбивалентное. Когда ты привык вытирать лицо своим любимым махровым полотенцем, а потом вдруг обнаруживаешь, что им до тебя уже вытирали ноги – мягкое удивление и сухое беспокойство, вот такое сложное двойственное переживание. Он был очень странным, и эта его потрясающая странность очень притягивала. Что-то в нем было такое, не знаю что, но такое, что просто не объяснить словами. И я увидел на своем горизонте дым.
Рассвет
Без эпиграфа.
Резкий порыв ветра распахнул приоткрытое окно. По стеклам постучали капли, чуть слышно, чуть робко и тут же принялся дождь – оживленней, настойчивей опускался к почве, в следы затекая, в раскрытую ладонь. Ветки ломались, листья вздымались, кружились, плясали, свежие и мягкие опрятно ложились на лужи и медленно утопали, почерневшие и потрепанные падали под ноги прохожим. Вот и ветер уже смолкает, со стен домов сползают прилипшие оранжевые ласточки, веет землей, влагой, влажной землей, запах рябины, резеды, прорастающей из-под каймы, а свыше, откуда-то издалека, из самого теплого окна доносится липовый цвет и сладковатый жасмин. Ветер таял в природном великолепии, исчезал, ломаясь в ромбах радужной призмы. Мы так мало замечаем и так много говорим.
– Люди однообразны, с их лицами и речами они едва мелькают в жизни и слишком привычны для запоминания, –
