веровавшее в него, старело, теряло все и сходило со сцены. Его протекции и рекомендации потеряли всякую силу»[92].
Особенно стимулировала нападки на Булгарина публикация им «Воспоминаний» в 1846–1849 гг.
Лишь литературные староверы, такие, например, как профессор Педагогического института С. Лебедев и преподаватель литературы Главного инженерного училища В. Плаксин, могли позволить себе в середине 1850-х гг. публично восхищаться романами Булгарина[93]. Во второй половине 1850-х гг., по воспоминаниям П.П. Каратыгина, имя его в «литературном мире стали употреблять в замену бранного слова, в смысле нарицательном или, правильнее, порицательном»[94]. За год до смерти Булгарина, в 1858 г., Добролюбов в «Современнике» произнес приговор ему и Гречу: «Пусть имя их своею смертию умрет, пусть их писательская деятельность не донесется до потомства, невзирая на то, что ими самими многократно чужая деятельность доносима (выделено мной. – А.Р.) была до сведения любителей в их разборах, и еще большею частию в искаженном виде <…> в литературном ничтожестве гг. Булгарина и Греча мы нисколько не сомневаемся»[95].
Смерть Булгарина в 1859 г. в условиях резко изменившейся ситуации, вызванной общественным подъемом второй половины 1850-х гг., была встречена почти полным молчанием, даже в «Северной пчеле» была помещена лишь краткая информация о его смерти.
С ослаблением цензурного гнета в этот период усиливаются резкие выпады против него на страницах журналов и тон отзывов о нем в учебниках меняется. Теперь его романы называют «карикатурами исторических романов Вальтера Скотта»[96] и отмечают, что у них «были все недостатки загоскинских романов без их достоинств»[97], а успех их объясняют «не художественностью, а тем, что они пришлись весьма по вкусу тогдашним читателям, у которых не выходили их рук похождения Жилблаза, а Выжигины были подражанием этому знаменитому роману»[98]. Проходит еще несколько лет, и Булгарин вообще выпадает из учебников по истории русской литературы, о нем просто перестают упоминать[99].
В литературной критике его имя встречается, напротив, очень часто, однако здесь оно употребляется только для оскорбительных сравнений, подчеркивающих наклонность к доносам или, в лучшем случае, архаичность литературных ориентаций. Достоевский писал, например, в 1863 г. про «г-на Каткова, фаддейбулгаринствующего на Москве…»[100]. Салтыков-Щедрин в 1869 г. иронизировал, что «получить в литературе почетное место Стебницкого [псевдоним Н. Лескова] или Булгарина это значит, так сказать, приобресть некоторое право на бессмертие, это почти то же, что сделаться членом Французской академии»[101]. В «Вестнике Европы» писателя В. Авсеенко называли «литературным потомком Булгарина»[102]. Рецензент журнала «Основа», характеризуя Н. Герсеванова, автора клеветнической книги о Гоголе, отметил, что здесь «как будто душа Булгарина воплотилась в новое тело»
См.:
Краткая история русской словесности. СПб., 1865. С. 82.
См., например:
Вестник Европы. 1874. № 11. С. 354.
