еня встречать. Он смотрел на меня исподлобья, и во взгляде его черных глаз сквозила подозрительность. А когда я представился, он как-то пренебрежительно и очень решительно еще глубже засунул пальцы за свой жилет. Мое же сердце воспылало к нему симпатией, о которой он даже и не догадывался.
– Мистер Хитклиф? – спросил я.
В ответ он молча кивнул.
– Честь имею представиться, сер. Мистер Локвуд, Ваш новый квартиросъемщик. Я прибыл только что, и спешу выразить надежду, что не причиняю Вам неудобств своей настоятельной просьбой поселиться на время в Трашкросс Грендже. Я слышал давеча, что у Вас были определенные сомнения.
– Трашкросс Грендж принадлежит только мне! – перебил он недовольно. – Я не позволю, чтобы кто-то причинял мне неудобства без моего на то позволения! Проходите!
Слово «проходите» он произнес сквозь зубы, и прозвучало это как «Идите к черту!». И эта фраза, и практически запертые ворота ясно давали понять: он не слишком рад моему визиту. Однако именно это обстоятельство и побудило меня принять его приглашение: я почувствовал интерес к человеку, который показался мне еще более замкнутым, чем я сам.
Когда он заметил, как моя лошадь достаточно активно напирает на ворота, он таки протянул руку и открыл ворота, а затем с угрюмым видом пошел передо мной по мощеной дорожке. Когда мы зашли во двор, он сказал: «Джозеф, прими лошадь мистера Локвуда и принеси нам немного вина».
– Пожалуй, это и есть вся прислуга, – подумал я, когда услышал такое двойное распоряжение. – Не удивительно, что между плит газона растет трава, а скот – единственный, кто подстригает живую изгородь.
Джозеф был пожилым, хотя нет, скорее старым, даже очень старым мужчиной, но, несмотря на это, крепким и мускулистым.
– Помоги нам Всевышний! – пробормотал он себе под нос с оттенком раздражительного недовольства, помогая мне в это время с моим конем. Он смотрел мне в лицо так угрюмо, что я снисходительно предположил, что это он нуждается в божественной помощи для усваивания своего обеда, и его обращение к Богу не имеет никакого отношения к моему неожиданному прибытию.
Обитель мистера Хитклифа именовалась Грозовой Перевал. Такое название в полной мере передает особенности погодных условий, которые царят в этой местности, открытой бушующей непогоде. Яростные пронизывающие ветра дуют там постоянно. О неимоверной силе порывов северного ветра красноречиво свидетельствовали немногочисленные чахлые пихты в конце дома, наклоненные практически до земли, и ряды изможденного терновника, простирающего свои ветви в одну сторону – к солнцу, словно выпрашивая у него милости. К счастью, архитектор предусмотрительно спроектировал дом очень крепким: узкие окна утоплены в стены, а углы защищены большими выступающими камнями.
Прежде чем переступить порог жилища, я замедлил шаг, чтобы восхититься изобилием гротескной резьбы по дереву на фронтальной части дома, а особенно вокруг центральной двери. Над ней, среди огромного количества рассыпающихся от времени грифонов и фигурок бесстыжих маленьких мальчиков, я обнаружил цифру «1500» и имя «Хертон Ирншоу». Я хотел было сделать несколько коротких замечаний и запросить короткую историческую справку по поводу этого места у его угрюмого владельца, фигура которого виднелась в дверях, но он потребовал, чтобы я или поспешил войти, или вовсе ушел. А у меня и в мыслях не было даже ненароком огорчить его прежде, чем я осмотрю дом изнутри.
Мы сразу же очутились в фамильной гостиной: никаких коридоров или других проходов. Здесь это и называют собственно «дом». Как правило, он состоит из кухни и общей комнаты. Однако я предположил, что кухня Грозового Перевала по какой-то причине располагается совершенно в другой части жилища, по крайней мере, я уловил чью-то болтовню и грохот кухонной утвари где-то в глубине дома. Также я не увидел никаких признаков того, чтобы что-то жарили, варили или пекли в огромном очаге, никаких начищенных медных кастрюль и жестяных дуршлагов на стенах. Хотя в одном месте действительно сияли словно жар целые горы жестяной посуды, перемежающейся с оловянными кувшинами и чашками; они возвышались ряд за рядом на огромных дубовых полках кухонного шкафа, доходящего до потолка. Этот шкаф никогда не переделывали, его неприхотливая простота не притягивала к себе любознательных взглядов, за исключением деревянного каркаса, заваленного овсяными лепешками и вялеными говяжьими, бараньими и свиными ногами. Сверху над камином размещались старые уродливые ружья и пара кавалерийских пистолей, а вдоль всей полки, в качестве украшения, стояли три безвкусно расписанных короба. Пол был выложен ровным белым камнем; кресла примитивной конструкции с высокими спинками были окрашены в зеленый цвет, одно или два из них тяжеловесно чернели в полумраке. Под сводом кухонного шкафа для посуды лежала огромная коричнево-рыжая сука легавой, окруженная кучей повизгивающих щенков. В других нишах отдыхали другие собаки.
Комнаты и внутренняя обстановка не представляли бы из себя ничего необычного, если бы служили непритязательным
