а затем хриплый голос проскрипел:
– Входи, смертный.
Мунуг вполз внутрь. Едкий, густой дым сразу впился ему в глаза, ноздри и горло, но после первого же вдоха лёгкий холодок начал расходиться от лёгких. Не поднимая головы и отводя глаза, Мунуг остановился у входа и ждал.
– Ты опоздал, – сказал бог. Дыхание вырывалось из его груди с болезненным присвистом.
– Солдаты на тропе, повелитель…
– Они нашли её?
Мастер улыбнулся грязному камышу на полу шатра.
– Нет. Они обыскали мешок, как я и предполагал, но не меня самого.
Бог снова закашлялся, и Мунуг услышал, как жаровня со скрежетом двигается по земле. На угли упали какие-то семена, и дым стал гуще.
– Покажи.
Мастер сунул руку за пазуху и вытащил толстый свёрток размером с книгу. Развернул его, так что стала видна колода деревянных карт. По-прежнему не поднимая головы, Мунуг вслепую подтолкнул карты к богу, рассыпав их веером.
Он услышал, как бог затаил дыхание, затем раздался тихий шорох. Когда голос зазвучал вновь, он был уже ближе.
– Изъяны?
– Да, повелитель. По одному недостатку на каждой карте, как ты и приказал.
– Ах, это меня радует. Смертный, твоё искусство несравненно. Воистину – это образы боли и несовершенства. Все они измучены, искалечены страданием. Ослепляют око и разрывают сердце. Более того, я вижу застарелое одиночество на лицах, которые ты написал. – Холодное веселье прозвучало в следующих словах: – Ты изобразил собственную душу, смертный.
– Я знал мало счастья, пове…
Бог зашипел.
– И ждать его не стоит! Ни в этой жизни, ни в тысяче других, которые ты обречён пережить прежде, чем обретёшь спасение – если, конечно, ты пострадал довольно, чтобы заслужить его!
– Молю не прекращать моих страданий, повелитель, – промямлил Мунуг.
– Лжёшь! Ты мечтаешь об удобстве и довольстве. Ты несёшь с собой золото, которым надеешься приобрести их, ты собираешься, как шлюха, торговать своим талантом, чтобы добиться ещё большего – даже не пытайся отрицать это, смертный. Я знаю твою душу – я вижу её алчность и похоть в этих изображениях. Не бойся, подобные чувства меня забавляют, ибо они – путь к отчаянию.
– Да, повелитель.
– Теперь, Мунуг из Даруджистана, твоя награда…
Старик завопил, когда огонь вспыхнул в опухолях у него между ног. Извиваясь в агонии, он скорчился, сжался в комок на грязном камыше.
Бог рассмеялся, ужасный звук сорвался, перешёл в надсадный кашель, который долго не прекращался.
Боль, как вскоре осознал Мунуг, ослабла.
– Ты исцелён, смертный. Тебе даровано ещё несколько лет жалкой жизни. Увы, поскольку совершенство мне ненавистно, его не должно быть и среди моих возлюбленных чад.
– П-повелитель,
