Иные с ходу начинают вам рассказывать про свой «уголок» и тараторят без умолку весь вечер. Другие хранят свой «уголок» в тайне от чужих глаз, словно садик высоко в горах.
Люди, которые не смогли найти себе прибежища, бросаются в конце концов на рельсы подземки.
Мое прибежище – джаз. Джаз – самый прекрасный из всех «уголков» на свете. Краски и чувства там рождаются из звуков, а зрение ни при чем. Ты становишься слепым, но видишь больше. Вот почему я работаю в магазине у Такэси. Только об этом никогда никому не рассказываю.
Звонит телефон. Мама-сан.
– Сато, дорогой, Акико и Томоми подхватили этот жуткий грипп, который гуляет по городу, да и Аяка еще не оправилась. – (Аяка сделала аборт на прошлой неделе.) – Поэтому я сама открываю бар. Придется пойти пораньше. Ты сможешь где-нибудь пообедать?
– Мне восемнадцать уже исполнилось! Я смогу где-нибудь пообедать, что за вопрос!
Она смеется своим каркающим смехом.
– Ты славный мальчуган! – И вешает трубку.
Настроение – как у Билли Холидей. Я имею в виду «Леди в атласном платье», которую она записала после дозы героина и бутылки джина за год до смерти[5]. В голосе – обреченные ноты осеннего гобоя.
Интересно, что сталось с моей настоящей матерью. Не то чтобы я сгораю от любопытства. Толку-то сгорать. Мама-сан сказала, что ее депортировали обратно на Филиппины и запретили приезжать в Японию. Но иногда, очень-очень редко, я думаю о ней – где она сейчас, что делает и вспоминает ли обо мне.
Мама-сан сказала, что, когда я родился, моему отцу было восемнадцать лет. Теперь мне столько же. Его, конечно, выставляют жертвой. Этакий невинный мальчик, которого соблазнила коварная иностранка – сцапала, как акула, чтобы заполучить визу. Ясно, что правды я не узнаю, если только не разбогатею и не найму частного сыщика. Думаю, у семьи моего отца водятся денежки, если он в моем нежном возрасте мог ходить по хостесс-барам, а потом выйти сухим из этой скандальной истории. Интересно знать, какие чувства они с матерью питали друг к другу, если питали.
Он заходил однажды. Сто процентов – это был он. Крутой мужик лет под сорок. Ботинки на толстой подошве, темно-коричневая замшевая куртка. Серьга в одном ухе. Мне с первой минуты его лицо показалось знакомым, будто где-то раньше видел. Подумал: наверное, музыкант. Он прошелся по магазину, спросил пластинку Чика Кориа[6], которая у нас, к счастью, оказалась. Он расплатился, я упаковал диск, и он вышел. Только тут я сообразил, на кого он похож. На меня.
Я попробовал рассчитать вероятность нашей случайной встречи в таком мегаполисе, как Токио, но калькулятор зашкалило – не влезали все знаки после запятой. И я подумал – а что, если он инкогнито приходил посмотреть на меня? Может, он думает обо мне, как и я о нем. Много времени должно пройти, прежде чем мы, сироты, научимся трезво относиться к таким вещам. При первом же удобном
«Lady in Satin» – последний альбом Билли Холидей (1915–1959); записан в феврале 1958 г., выпущен в июне.
Чик Кориа (Армандо Энтони Кориа, р. 1941) – пианист и композитор, в 1970-е гг. один из лидеров стиля фьюжн.
