умею говорить на языке севера. Мы тут живём своим укладом, и язык у нас свой. Ары его учат, и мы их речь разумеем. Мы живём поодаль от замка юга, мы дети песка, даже в города побережья приходим редко. Для нас вы очень далеко… – Смуглый проводник широко раскрыл глаза и демонстративно глянул на север из-под руки. – Вас из пустыни и не видать. Меня всем племенем заставляли учить вашу речь. Я думал: зачем? Но теперь знаю ответ. Я старался для двух красивых молодых брэми с севера. Буду знакомиться. Может, вы поселитесь у нас? Буря пройдет, наступит сезон большого дождя. Праздник! Я стану танцевать, все станут. Как иначе выбрать себе жену? Надо тешить песчаного ящера, отца всех вузиби.
Проводник хитро подмигнул оглаживающему свой топор Ларне. Прищурился, пытаясь понять, которую из красивых северных брэми тот полагает своей, раз взгляд серых глаз блеснул холодной угрозой.
Вагузи улыбнулся напоследок и Киму, отвернулся. Гортанно крикнул, поднимая караван в путь. Цепочкой выстроилась дюжина тощих, словно высушенных заживо, серо-рыжих страфов с поклажей. А следом – и тут Ларна восторженно хмыкнул – поднялся из пыли десяток вузиби. Все сразу поняли: именно этих неведомых северу зверей и зовут столь странным именем. По виду – ящерицы, каких и в Горниве немало. Греются летом на камнях, а зимой спят, даже слабый холод делает их вялыми. Но те ящерицы малы, самое большее, в ладонь размером, да ещё хвост той же длины или чуть поболее…
Вузиби совсем иные. Они широкоспины, неторопливы, мастью так сливаются с песком, что пока лежали, казались холмами рыжей пыли. Но вот – поднялись на лапах, расставленных по бокам от тела, стало возможно их рассмотреть. Всякий ящер длиной поболее сажени, да ещё и хвост, мощный и тяжелый, оставляющий неровную полосу следа на песке. Морды плоские, пасти широкие, длинный язык то появляется, то пропадает в их зубастом зеве. За угощением на руке проводника ящеры дотягиваются издали – с расстояния в полную сажень!
Обладатель тяжёлых браслетов уселся на спину самого крупного ящера, подогнув ноги. Махнул широкими, как крылья, рукавами. Четыре страфа с пологом ткани немедленно подбежали и заняли места, делая путь для Ронги тенистее, приятнее.
– Я много буду говорить, – снова улыбнулся проводник. – Мне надо учить ваш язык. Кто здесь его знает, в порту? Есть такие, не редкость. А там, в песках? Только Барта! Он хитрый. Отбил себе дочь вождя, очень красивую, выучил наше наречие, все четыре его звучания. И прежний свой язык не забыл, северный. Там, наверное, у него тоже была красивая жена. С синими глазами. – Проводник вздохнул, глядя снизу вверх на шипящую от его наглости Марницу, не пожелавшую покинуть седло Клыка. – Синие самые красивые. Как вода. У нас мало воды. Мы поём о ней, мы мечтаем о ней. Мы танцуем, когда приходит дождь.
Ларна выбрал из сопровождающих караван людей самого безобидного и хмурого на вид – авось, не станет трещать без умолку – и показал ему серебряный арх. Жестом испросил место на спине
