так, как раньше. Просто не может. Жизнь не может быть такой, как раньше. Он обманывал себя. Но я не могла притворяться, что испытала оргазм. Не могла больше заниматься любовью, как будто все в порядке, как будто Малькольм не в коме. Еще одно различие между мужчинами и женщинами, между отцом и матерью. Он может заниматься любовью при таких обстоятельствах, а я – нет. Пока Малькольм не выйдет из комы, я не смогу расслабиться, не смогу позволить ему войти в меня. Пока не найдут этого мерзавца-водителя, я не смогу кончить, не смогу ощутить удовольствие. Мое тело закрылось. Ожесточилось, превратившись в крепость. Мой способ защитить себя. Заняться любовью – значит ослабить защиту. Заняться любовью – значит не думать больше о сыне.
Я встала и прошла в ванную. Там я пробыла долго, пока не утихли рыдания. Эндрю не пришел ко мне. Когда я вернулась в спальню, он уже спал.
На следующий день – никаких новостей от Лорана. Я целое утро просидела, посматривая то на часы, то на телефон. Шло время, телефон по-прежнему молчал. Ближе к вечеру, когда я уже съездила к Малькольму в больницу, забрала из школы Джорджию и поработала над переводом, я позвонила в комиссариат. Лорана на месте не оказалось. Я спросила: «А где он? Почему его нет на месте? Он должен был сообщить мне что-то очень важное». И попросила, чтобы к телефону позвали кого-нибудь другого, кто знаком с нашим делом. Но мне ответили, что в отделе никого нет: все заняты расследованием очень срочного дела – возникла угроза теракта в метро. «Вернувшись, Лоран вам позвонит. До свидания, мадам!» Я раздраженно повесила трубку.
Джорджия была в кухне, доедала свой полдник. Такая послушная, молчаливая… Она скучала по брату. «Скажи, мама, если Малькольм проснется, он будет как раньше? Будет такой же» Я не знала, что ответить. Сидя за столом, я видела ее белокурую макушку, «конский хвостик», худенькие, хрупкие плечики. Имя для нашей дочки выбрал Эндрю. Ему нравилась песня Рея Чарльза «Georgia on my mind»[34]. Она очень гордилась, что у нее есть «своя» песня, и часто ее напевала. «A song of you comes as sweet and clear as moonlight through the pines»[35]. Лунный свет меж сосен…
Не знаю, что на меня нашло. Я схватила трубку и набрала номер Секреев, записанный на желтом листке для заметок, который я приклеила к письменному столу. Несколько гудков. Наконец веселый женский голос с южным акцентом проговорил: «Здравствуйте, вы позвонили Жаку и Мирей, но нас нет дома. Оставьте свое сообщение после звукового сигнала, и мы очень скоро вам перезвоним!»
Молчание. Я не смогла заговорить. Не смогла сказать: «Меня зовут Жюстин Райт, я звоню вам потому, что вы сбили моего сына три недели назад, на бульваре М. в Париже. Вы сбили его и уехали с места происшествия. Мой сын сейчас в коме. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь. Не знаю, связывалась ли с вами полиция, но я звоню сказать, что я знаю, что это сделали вы. Я это знаю».
Я положила трубку. Протерла глаза, они сильно болели. И долго сидела неподвижно.
Вечер обещал быть мрачным и грустным.
«С Джорджией в сердце» (
«Песня о тебе – такая же очаровательная и ясная, как лунный свет меж сосен» (
