Ну Феликса я беру на себя. И думаю, мы с вами неплохо сработаемся, – улыбнулся он.
– А пока позвольте… – Владимиров помахал перед носом начштаба обороны листками ордеров. – Мне бы срочно…
– Да-да, конечно, – Моисей Соломонович нехотя отпустил Константина Константиновича. – Не смею вас задерживать.
И поспешил по широким ступеням вверх по лестнице. А Владимиров перевел дух и прошептал:
– Так тебе Феликс меня и отдаст – держи карман шире!
Потом с тоской взглянул на ордера, аккуратно сложил их и сунул в карман галифе.
– Ничего, до завтра буржуйчики потерпят. А сейчас спать…
Он направился было в свой потаенный уголок на чердаке этого старого дома, где у него была оборудована неплохая берложка, не известная ни начальству, ни тем более подчиненным. Там, в закутке за горячей кирпичной трубой котельной, скрытый от посторонних глаз, стоял старенький обтертый диванчик. И на нем так хорошо спалось утомленному тяжелыми революционными буднями старшему уполномоченному всероссийской чрезвычайной комиссии Константину Константиновичу Владимирову.
Правда, маман от рождения называла его Симхой, а еще шайгец и шлимазл8, а отец, когда был в хорошем расположении духа, величал не иначе как Янкель бен Гершев. И фамилия у парня в детстве была совсем другой, только этого в старом доме на Гороховой не знал никто… Или почти никто… Но об этом пока – тс-с-с!
На полдороге Владимиров остановился. Подумал, что неплохо было бы зайти в кабинет за шинелькой, а то на чердаке нынче все-таки холодновато. Но вспомнил, что в кабинете его ожидает какая-то полоумная девица, которую зачем-то приволок сюда патруль, а Феликс велел разобраться с ее делом. Константин чертыхнулся и побрел сквозь строй бывших сливок аристократического петроградского общества, а так же воров, разбойников, грабителей и озлобленных от постоянного недосыпа и хронической усталости охранников к осточертевшему кабинету.
У двери стоял часовой.
– Как она там? – спросил его Владимиров.
– Сидит как кукла, – пожал плечами солдат. – Вроде смирная.
– Что же, посмотрим. Без панталон, говоришь? – спросил чекист, тихонько хмыкнув, и толкнул дверь, строго приказав часовому: – Никого не впускать!
Кабинет был крошечным. Массивный дубовый стол под зеленым сукном, два стула: один для хозяина – обычный, венский, второй для подозреваемого – массивный, с крепкими буковыми подлокотниками и прямой, обитой вытертой кожей спинкой («Трон правды», как называл его Костя). Несгораемый шкаф и тренога-вешалка, на которой висела почти новая генеральская шинель, прихваченная недавно на эксе9, и почти новый бобровый треух с красным околышем по искристому меху.
На столе – лампа под кроваво-красным абажуром, письменный прибор в виде двух резвящихся нимф в весьма фривольных позах, а рядом строгий кубик телефонного
Так в ЧК называли для краткости экспроприацию.
