еревьев, крышу центрального здания и больничных корпусов.
В коридорах стояла полная тишина. Пластиковые двери изолировали любые шумы в помещениях, даже тихие шаги медсестёр ночной смены.
Никита приложил руку к стеклу. За прозрачной преградой армада ночных облаков единым фронтом наплывала на россыпи городских огней вдалеке, поглощая золотые цепочки одну за другой.
– Только не проходи мимо, – с надеждой прошептал парень.
Вдали приглушённо прогремел гром, словно пообещав скоро быть, и снова все стихло. Никита отвернулся от окна. В очередной раз взглянул на стойку капельницы у своей кровати и едва начатые пакеты с лекарством. Медсестры это утром не одобрят, но он больше не мог. Вены искололи настолько, что кровь буквально выливалась из них, расползаясь в сиренево-синие пятна под кожей.
За дверью прошло большое светлое пятно, и в коридоре раздались приглушенные голоса. Голоса, ночью, в корпусе? Это глобальное событие для этого места.
Никита прислушался. Главный врач Евгений Николаевич, мама и кто-то ещё. О чём-то спорили. Особенно Евгений Николаевич. Его голос становился всё громче, хотя кричать посреди ночи для главврача было совсем не свойственно. Никита осторожно приоткрыл дверь.
Евгений Николаевич гневно говорил маме:
– Елена Алексеевна, я понимаю, что вы сейчас хватаетесь за любую возможность, но ведь это чистая авантюра! Ваш сын едва ходит, а вы хотите отдать его каким-то родственникам!
– Ни каким-то родственникам, – обиженно вставил кто-то.
– Я своё последнее слово сказал, – резко ответил главврач.
Никита приоткрыл дверь чуть шире. Спиной к нему стояла мама, все ещё в белом халате, так и не сняв его после смены, а сбоку в тени высокий мужчина. Судя по тому, сколько места он занимал в коридоре, очень здоровый. Стокилограммовый санитар рядом с ним казался скромным школьником.
На несколько минут воцарилась тишина. Мама молчала, сложив руки на груди.
– Елена, – наконец сказал Евгений Николаевич, – поймите разумность моих слов. У вас рука поднимется подписать отказ от госпитализации? Иначе я отказываюсь нести ответственность за вашего сына.
Мама повернулась к подпиравшему стену здоровяку.
– Иван, – произнесла она. – Это действительно невозможно. Ты просишь отпустить его с тобой на целых два дня…
– Всего лишь на два дня, – поправил тот. – Сорок восемь часов и я привезу его обратно. Хочешь, расписку напишу?
– Да нужна она мне… Иван, послушай, Никита должен постоянно находиться в стационаре. Существует высокий риск инфицирования или развития тяжёлого кровотечения. Он проходит курс лечения, который нельзя прерывать.
– Кто сказал? – Иван сложил руки на груди. – Ты своей медицине больше веришь или мне?
Мама при этих словах замолчала, ещё минуту раздумывала, затем утвердительно кивнула и повернулась к Евгению Николаевичу.
– Документы оформим завтра. Я поговорю с сыном. Думаю, он возражать не будет.
Главврач обречено отмахнулся:
– Это самая большая ваша ошибка.
Никита закрыл дверь. Смысл ясен, дальше можно не слушать. Хорошая идея – уехать из больницы хотя бы на два дня. Бросить к черту все процедуры и просто удрать.
Он вернулся к кровати, подобрал висящую иглу и ввёл её в вену. Болезненное ощущение от металла внутри заставило сердце замереть.
Витиеватая молния расчертила небо за окном, всколыхнулась листва на тополях и тонкие верхушки наклонились под натиском грозового ветра. Его сильный поток ударил в стекло, пробуя преграду на прочность.
Не найдя себе входа в наглухо закрытых пластиковых окнах, ветер ринулся в здание через вентиляционный канал, и наконец, пробившись внутрь, настойчиво застучал по жестяным стенкам.
Никита открыл клапан капельницы, слушая его зовущий гул.
– Не жди меня, – прошептал он.
Ветер взвился по шахте в то же мгновение, оставив парня в полной тишине. Но уже в следующий миг за окном мелькнула тень – ветка дерева с грохотом врезалась в стекло и исчезла, рухнув вниз. Никита лёг на кровать, разглядывая оставленный ею рисунок трещин.
– Тише, ветер, – кивнул он, закрывая глаза. – Уже скоро. Заберёшь меня в рай. Если примут.
Утро встретило ярким летним солнышком, на удивление приветливо светившим в палату сквозь покалеченное стекло окна. Капельницы, как обычно, убрали в четыре утра, так что Никита свободно потянулся на кровати. Боли нет. Уже неплохо. Он приподнялся на локтях, намереваясь
