Арей понял, что нет ничего страшного в мире. Никогда с ним не произойдет ничего ужасного, если он будет твёрд духом. Просто не сможет произойти.
На этом месте сон закончился. Потом он лежал, проснувшись, на каменистой и влажной земле, в центре круга, выложенного белыми камнями, почти что в позе витрувианского человека.
«Тело – всего лишь оболочка», – подумал он и теперь, припоминая ощущения сна. Арей всегда знал это, но теперь ещё как бы и ощущал. Получил новое, лично испытанное, подтверждение. Он имел все ощущения человека, только что сгоревшего на странном костре…
Арей, всё так же сидя на Скале, наблюдал дальнейшее вставание солнца над горами. И, казалось, вдыхал с каждым вдохом красоту окружающего мира, в новизне ощущений. Потом на него нашла грустная задумчивость. Он рассматривал растущие под его ногами растения: чабрец, дикий лук, а чуть ниже по склону – желтые, крупные цветы незнакомого колючего растения.
Глядя вниз, на лагуну, и созерцая самые далёкие отсюда, кажущиеся синими, горы, он задумался о том, кто он здесь, на этой разнесчастной планете, зачем он здесь, и, главное, что теперь вообще делать?
Социум, город – как-то выживали его из себя, выталкивали, изрыгали, как ненужное миру существо. Да, всем тяжело, да, жить стало совсем невозможно. Но разве это – утешение? Тем более что, в общей своей массе, жили же люди как-то… Горланили песни, давно разучившись, как нация, петь и танцевать. Пили водку – это, якобы, соответствует духу русского человека. Ходили на работу – в большинстве своём, нелюбимую и безрадостную, куда ходишь только ради денег. Ругались – везде и всюду, начиная от трамвая и автобуса… И, продолжая так жить, не ощущали при этом декораций пьесы театра абсурда, отвратительного, липкого, навязчивого кошмара всего происходящего… «Кто-то сошел с ума, – подумал Арей, – или этот мир, или – я.
Отсюда, с этой скалы, ещё более ясно был виден маразм городов, телепередач, газет – всяческая бессмысленность бульварной шелухи, этого постоянного «общественного» трезвона в конец оболваненных и зомбированных толп, с их тупыми глазками и гадливенькими улыбочками… Всего того пошлого, неотвязного мира, встреча с которым всё равно вновь произойдет, и очень скоро, как бы ты не стремился и душой, и телом навсегда остаться здесь. На Поляне. В лесу.
«А в наши дни – и воздух пахнет смертью. Открыть окно – что жилы отворить», – вспомнил он выплывшие из ниоткуда стихи Пастернака. Прав поэт… Духовной смертью пахнет – в первую очередь.
Арей чуть не до слёз почувствовал себя одиноким. Таким одиноким, что – хоть со скалы… И в этот миг обернулся, заслышав легкий шорох.
Сзади уже стоял Андрей. Как он смог, так неслышно, приблизиться?
– Я с тобой, – без тени улыбки, твердо и проникновенно, произнёс он. – Я с тобой, Арей. Теперь я всегда буду с тобой… Даже, когда меня не будет
