бюджета на предстоящий финансовый год.
– Уверен, мы все соберемся и примем разумный, взвешенный, бюджет, удовлетворяющий нуждам наших граждан, или вы будете расстреляны, а ваше имущество конфисковано в пользу означенного бюджета! Ха-ха! Я опять шучу! Сначала…
– Мы поняли, господин губернатор, сперва конфискация, потом расстрел, – слаженным хором пролепетали глава бюджетной комиссии и министр финансов.
Представители силовых ведомств оказались покрепче духом, хотя им тоже сделалось чуть не по себе от жизнерадостной улыбки губернатора, когда тот прибыл на еще одно закрытое завещание, на сей раз касающееся директивы, полученной от центральных властей. Сверхсекретная директива, свеженькая, с пылу с жару, была посвящена тотальному усилению контроля и надзора.
– Контроля и надзора над чем?
– Абсолютно над всем, – ответили в один голос министр внутренних дел, министр юстиции, министр обороны, Генеральный прокурор, директор местного департамента Отдела Благонадежности и представитель Священного Трибунала.
Чуть-чуть изумленный их слаженным ответом, Гордон сам придирчиво изучил директиву. Нет, они не шутили. Усиление борьбы с терроризмом, сепаратизмом, наркоторговлей; отдельным пунктом значилось оперативное отслеживание деятельности религиозных сект и строжайший надзор над ними. Последнее, очевидно, было связано с луизитанским Культом Короля, ситуация с коим сперва выглядела смехотворной и курьезной, затем вопиюще нелепой, а теперь медленно, но верно, приобретала размах полномасштабного кризиса, практически стихийного бедствия.
– Ну что же, прекрасная директива. Правильно ли я понял, что именно на основе данной директивы ведется разработка федерального Закона, так называемого Закона о Сочувствии Экстремизму?
– Да, господин губернатор, – ответил министр юстиции, – через два стандартных месяца, как нам известно, Закон о Сочувствии поступит на рассмотрение в нижнюю палату Имперского Парламента. Согласно государственным актам, если Закон будет принят, потребуется ратификация местными властями.
– Не сомневаюсь, когда пробьет нужный час, мы все соберемся здесь и в едином порыве ратифицируем Закон о Сочувствии, не так ли?
– Господин губернатор, – пробормотал министр юстиции.
– Слушаю, – отозвался Гордон любезно.
– Понимаете, какая штука, при ближайшем рассмотрении Закон о Сочувствии, это…
– Да? Высказывайтесь, не стесняйтесь.
– Дело в том, что сам Закон о Сочувствии полностью развязывает руки Верховному Канцлеру Милбэнку, наделяет его широчайшим спектром полномочий, фактически, превращает в единоличного диктатора…
Гордон оглядел своих министров. Нет, они ни в чем не упрекали симпатичного губернатора, просто интересовались его мнением. Что Гордон должен был сказать. Должен ли он вообще был говорить хоть что-то? Ведь все они не вчера
