Не пришло в голову.
– Там, где присутствует вежливость, отсутствует здравый смысл. Извини, я совершенно не ожидал такого стремительного чужеродного продвижения вглубь, – ядовито проговорил я.
– Сам только что сказал, там, где присутствует вежливость, отсутствует здравый смысл. Зачем было звать к себе, если не было намерения выполнять обещанное? Я не сделала ничего сверх того, о чём спрашивала, – парировала Безымянная.
– Логично, – согласился я, тут не к чему придраться, – но как ты вообще меня нашла?
– А вот это тебя не касается, – несколько резко рубанула гостья, – я в любой момент могу распрощаться с тобой. Такая необходимость возникла?
– И куда ты пойдёшь? – Я обратил внимание на едва заметно усилившееся свечение её глаз.
– Я… не знаю, – ответила Безымянная, возвращаясь в своё обычное безэмоциональное состояние, и сделала несколько глотков чая.
– Не сомневаюсь, так что пей, не бубни.
Третий участник застолья провёл всё время нашей словесной перепалки в пристальном молчаливом изучении внешних данных Безымянной. Лично меня в ней всё настораживало. Настораживало не по причине исходившей от неё опасности, таковой я не чувствовал, а скорее из-за многих нестыковок между её проявлениями и законами внешнего мира.
Во всяком случае она не являлась плодом моего воображения, друг также имел возможность наслаждаться её обществом. Развивать тему снов наяву, загробной жизни и прочих малоизученных феноменов я не стал. Должна же быть какая-то загадка в близлежащей действительности? А то, право, без интриги как-то совсем скучно.
Кобелёк, окончательно оправившийся от первого потрясения, очевидно, пришёл к выводу о высоком коэффициенте эстетического наслаждения, доставляемого ему созерцанием черт лица, изгибов тела и скрытых под одеждой форм Безымянной, заметно оживился. Направление его взгляда прослеживалось элементарно.
– Так что же, вы правда женитесь, – спросил наконец он.
– Нет, – ответил я, и тут телефон завибрировал вновь.
Наша вечеринка фриков начинала разрастаться. У звонившего было имя по которому мы (ни я, ни Кобелёк) никогда к нему не обращались. В моей телефонной записной книжке он проходил под названием Скот Томас. Сокращённо – Скот, в случае порицания – Скотобаза, в случае особого неудовольствия – Скотозавод.
– Здравствуй Скотопёс! – воскликнул я в трубку.
Скот – удивительный человек. Настолько многогранный, что даже и не знаешь, как донести его психологический портрет животрепещуще. Сама его жизнь, как и его натура, обладает таким огромным количеством завораживающих мелких фактов, что составить из них достоверное описание всё равно, что пытаться передать красоту природы, возводя памятники в её честь из кучи зловонного гниющего мусора.
За долгие годы нашего с ним общения я научился прилаживать кусочки мудрёного паззла друг к другу, но, кажется, ни на шаг не продвинулся к получению
