планового хозяйствования, но отнюдь не крайнюю меру, вынужденную чрезвычайными обстоятельствами гражданской войны. Именно поэтому на определенном этапе становления хозяйственной системы возникла при ВСНХ Комиссия использования, которая мыслилась первоначально как единый плановый орган для всей промышленности, определяющий потребности предприятий в том или ином виде продукции, формирующий соответствующие задания производителям и распределяющий готовые изделия по потребителям с учетом народнохозяйственных приоритетов (распределение продуктов питания находилось в ведении Наркомпрода).
Практическая невозможность реализации данного замысла привела к возникновению большого числа плановых (реально – распределительных) органов, каждый из которых ведал какой-либо относительно узкой группой продуктов. К концу 1920 года в стране насчитывалось 59 органов, устанавливающих в общегосударственном масштабе хозяйственные планы, обязательные для всех ведомств (включая комиссариаты), органов в основном междуведомственных и, как писал Ю. Ларин, «не объединяемых никакой системой, никаким единством программы, нагромоздавшиеся друг около друга просто в порядке исторической конкретной случайности»[132]. Тенденция их возникновения прослеживалась совершенно отчетливо: для выработки плана по обеспечению хозяйства какой-то нужной продукцией создавался соответствующий орган, который, как правило, становился междуведомственным, поскольку данная продукция нужна различным ведомствам[133]. В результате лишь усиливалась несогласованность в обеспечении предприятий технологически взаимосвязанными видами ресурсов, но распределяемыми разными комиссиями: необходимый продукт мог быть дефицитен на одном предприятии при его относительном избытке на другом. Бюрократизм с чисто экономической точки зрения становился фактором воспроизводства диспропорциональности в хозяйственной жизни страны.
Все это, вместе взятое, означало бюрократизацию планового хозяйствования, то есть отчуждение аппарата управления от реального хозяйственного процесса и широких масс трудящихся от возможности активно влиять на его организацию, что, в свою очередь, вело к зарождению идеологии планового фетишизма с типичным для него представлением о том, что главное для решения возникшей проблемы – разработать соответствующий план. Составление «наверху» разнообразных планов и программ, выполнявшихся обычно на 5-10 %, при одновременном падении инициативы «низов» (непосредственных производителей), их незаинтересованность в результатах своего труда[134] были, пожалуй, наиболее опасными проявлениями бюрократизма.
Нарастание волны бюрократизма сразу же получило отражение в партийной литературе. В ней содержатся первые попытки вскрыть корни этого явления, наметить какие-то способы борьбы с ним. Так, В. Милютин, рассматривая вопросы «правильного конструирования
Характерным примером было создание пресловутой организации «чеквалап» (Всероссийской чрезвычайной комиссии по валенкам и лаптям), которая имела целью выработку и осуществление плана заготовки и распределения валенок и лаптей. «А так как общей системы… еще не могло быть, то, чтобы за одни валенки не хватался каждый государственный орган, которому они нужны… то и самый „чеквалап” неизбежно приходилось строить в качестве междуведомственного. Раз народившись, он начинал затем почковаться, покрывал всю Россию „губчеквалапами” и сам уже начинал посылать представителей в новые междуведомственные комиссии, продолжавшие нагромождаться друг на друга по разным конкретным поводам. Так и народилось постепенно наше „всероссийское чеквалапство”»
«Падение всякой инициативы у работников на местах, бюрократическая „волокита”, зависимость в смысле снабжения всеми средствами производства от
центра, невозможность влиять на центр, естественно, должны были вызвать реакцию на местах, сказавшуюся в падении интереса к своему делу», – писал о том периоде H.B. Святицкий (Организация российской государственной промышленности. М., 1924. С. 6).
