лорд рывком отодвинул кресло. Он был угрюм, но старался не подать виду или разогнать хмурь.
– Я должен принести свои извинения, милорд.
– Добрый милорд, ваши извинения приняты. Ваше предположение куда более забавно, нежели могло бы быть оскорбительно!
Лорд Монфалькон поднялся и обнял сарацина, пытавшегося улыбнуться.
– Я должен заверить вас в нашей преданнейшей дружбе. Мы восхищены Арабией более всех прочих стран…
– Как и мы восхищены Альбионом. Завтра, когда прибудет Всеславный Калиф…
– Наше партнерство не нуждается в традиционном союзе для того, чтобы продлиться тысячу лет.
– Мы заботимся о Королеве, а равно об Альбионе.
– Они суть одно.
Наверху безумица отползла, елозя ладонями и коленями по пыли, к очередному наблюдательному пункту, в коем сквозь крохотное, едва ли заметное с пола окошко стала наблюдать за мастером Эрнестом Уэлдрейком: как тот, обнажен и обвешан златыми цепями, преклоняет колени перед госпожою, любезной леди Блудд, а та пригубливает из кубка в его руке, и потешная корона криво нависает над ее глазом, и хлыст не спеша ожигает поэта, а тот экстатически пресмыкается и мычит имя, коего безумица не распознала. Поскольку сцена была вполне привычной, безумица поползла вперед в поисках какого-то развлечения посвежее. Еще десять минут – и она, как обычно, смогла прильнуть к мышиной норке, ведущей в спальню лорда Ингльборо, но старого лорда в данный момент не было. Безумица недолго наблюдала его катамита, Клочка, что играл с войском деревянных солдатиков, однако господин так и не вернулся. Она заизвивалась далее, дабы узреть, как поживает связь сира Танкреда и леди Мэри Жакотт. Она весьма ревновала к сей связи, казавшейся столь идеальной. Она завидовала ей тем паче, что сама нуждалась в рационе Романтики и Интриги скорее, нежели в Чувстве, что зачастую ее опечаливало. Она никогда не знала любви, какую сир Танкред дарил леди Мэри, хотя и грезила однажды обладать таковой.
Увы, для безумицы то был скучный маршрут. И сир Танкред, и леди Мэри пребывали в отлучке. Лорд Рууни храпел в официальной униформе на рабочем столе, черную бороду его прижимали к губам зеленые брыжи, запятнанные сливками. Сир Амадис Хлебороб, также сидючи за столом, корпел над балансами и расписками, перебирая их чернильными пальцами. Уна, графиня Скайская, разоблачалась, избавляясь от усложненного платья, облачась в каковое она услаждала сарацинского посланника от имени Королевы. В кабинете лорда Монфалькона никого и быть не могло, так что безумица решила не спускаться по ведшему туда желобу. Она раздумывала о визите в сераль, но и сия мысль привела ее в уныние. Какое-то время безумица рассматривала фигляров, что репетировали пантомиму, кою им предстояло исполнить завтра на празднествах Двенадцатой Ночи, однако символическая драма занимала ее не слишком. Она возвращалась в свою крипту, минуя пыльное, увитое паутинными фестонами стекло позабытой оранжереи, когда заметила тень, кравшуюся к тайному входу лорда Монфалькона, и приостановилась, скрыта сумраком, дабы посмотреть, кто же навещает
