стремительно складывался «паззл»: если поставить Ингу вон туда, а самому – в центр, и чуть снизу…
– Ну-ка, родная, давай немного поработаем.
Инга отлично знала его деловой тон: во время работы Тимофей становился чрезвычайно требователен, мог накричать. Поэтому проще было выполнять все его указания беспрекословно. Девушка побрела к остаткам внутренней стены (что эта стена раньше огораживала? Трапезную? Чью-то келью?) и по требованию Азарова уселась на нее, обхватив руками колени. Тимофей кивнул. То, что надо.
Он быстро настроил камеру и принялся снимать. Потерявшаяся девушка на развалинах… Камера послушно ловила нужное настроение. Тимофей чувствовал, что снимки получатся хорошими.
Через двадцать минут он сжалился над Ингой и отпустил ее обратно в машину, а сам начал снимать развалины. Что-то завораживающее было в изломанной кромке стены, в окнах, куда удивленно заглядывали бегущие по небу облака. Тимофей нажимал на кнопку, стараясь, чтобы то странное ощущение, которое он испытывал сейчас, передалось на пленку. Он не думал о том, удастся ли эти снимки продать, о том, как он их будет использовать; сейчас Азаров был охвачен чистой радостью художника, чувствующего вдохновение и знающего, что все делает правильно.
Тимофей взобрался на забетонированный «колодец» посреди монастыря и, сделав несколько последних снимков, присел, чтобы выкурить сигарету. Припекало солнышко, в ушах стояла все та же ватная тишина. Видимо, стены каким-то образом блокировали звуки. Беззвучие истинной обители… Азаров щелкнул зажигалкой и выпустил в воздух струю дыма. Наверное, это кощунство – курить посреди монастыря, но очень уж хотелось. Сейчас он докурит, потом соберет технику и повезет Ингу в ресторан…
У него немного закружилась голова.
– От свежего воздуха, не иначе, – вполголоса прокомментировал сам для себя Тимофей. – Столичным выскочкой стал…
Голос увяз в тишине. Голова кружилась все сильнее. Да что за черт… Тимофей попробовал встать, но покачнулся и почувствовал, что летит. Колодец не был заложен: всего лишь тонкий слой искрошившегося камня отделял Азаров от бездны. И вот этот слой исчез, осыпался…
Тимофей падал в глухую тьму, у него даже не было сил и желания крикнуть – зачем кричать, если никто не поможет? Ему казалось, что он на лету рвет тонкие полотнища ткани, но треска не было слышно, только ощущение во всем теле позволяло об этом догадываться. В какой-то момент Азаров понял, что дна здесь нет. Он будет падать вечно.
Потом он стал различать слабое свечение на стенах туннеля, и очень пожалел, что спасительная тьма его покинула. Стены были не из земли и камня, а из переплетенных человеческих тел. Тут и там высовывались руки, ноги, лица, торчал чей-то безобразный хребет… Лица были живые. Они смотрели на Тимофея и усмехались. Они все усмехались…
Их было очень много, неисчислимо. «Имя им легион», – всплыла в памяти полузабытая
