более оно не вызывало у меня тревоги. Но потом мне пришлось присутствовать при родах той женщины в Галиции, и, правду сказать, это было ужасно – кровь, крики, это истязание материнской плоти… С тех пор я не могу избавиться от какого-то сакрального страха. Я представляю тебя на месте этой женщины и временами думаю о том, что это может кончиться трагически. И тогда мне придется жить без тебя, воспитывать ребенка и, вполне вероятно, винить себя, Анжелина, в твоей смерти. И эти мысли преследуют меня уже много недель.
– Но… Луиджи, не надо бояться, – возразила она. – Думаю, у меня достаточно опыта, чтобы оценить свое состояние, как теперь, так и перед родами. И я позову ту даму, что поселилась на дороге в Сен-Жирон. Со мной ничего не случится!
– Я не могу быть полностью в этом уверен. Энджи, дорогая, попытайся меня понять и, прошу еще раз, прости меня!
Она закрыла глаза и уткнулась головой ему в шею.
– Я тебя прощаю! И ты меня прости, я наговорила лишнего, на самом деле я так не думаю. Что на нас нашло? Я тебя люблю, я это точно знаю, но я так легко поддалась гневу…
– А я – ревности и малодушию, – кивнул он. – Забудем этот мучительный день, мы должны быть сильными, я и ты! И нам надо снова привыкать жить в городе. Завтра ты будешь отдыхать, а я поиграю на фортепьяно на улице Нобль. Завтра не будет больше ни ссор, ни обмена колкостями.
– Да, ты прав. Скоро лето, и этим надо пользоваться! Ты будешь играть и писать музыку, как мечтал там, в Испании, а я постараюсь быть очень осторожной, если, конечно, у меня будут пациентки.
– Ты в этом сомневаешься?
– Как тебе известно, в наших краях появилась новая акушерка, и, может статься, в моем диспансере станет меньше посетительниц.
Луиджи засмеялся и чмокнул жену в лоб. Анжелина еще крепче прижалась к нему, ее волнение не до конца улеглось.
– Люди станут приглашать к роженицам повитуху Лубе, не тревожься!
– Надеюсь на это всей душой, Луиджи! Я буду сама не своя, если перестану практиковать. Я не исполню волю матери…
Он покачал ее, как ребенка, желая утешить. Анжелина почувствовала, что понемногу успокаивается.
– И ты, и я – страстные натуры, поэтому размолвки неизбежны, – проговорил он, и по тону невозможно было понять, говорит он это серьезно или шутит. – Но они пройдут быстро и не причинят вреда, как летняя гроза над лесом.
Она подтвердила свое согласие с ним вздохом и запрокинула голову, желая получить поцелуй. Через несколько минут они уже поднимались в спальню, держась за руки и целуясь чуть ли не на каждой ступеньке.
Сен-Жирон, утро понедельника, 8 мая 1882 года
Леонора лежала на кровати в тонкой сорочке из розового шелка. Одна ее рука вытянулась вдоль тела, другую она закинула за голову. Белокурые волосы, которые она так любила распускать по плечам, разметались цветками по белой подушке.
– Моя красавица, моя прелестная козочка! – восхищенно пробормотал
